Я подношу к лицу надушенную перчатку, чтобы скрыть дрожь в губах.
– Мне сложно судить. Она еще очень молода. Да, он ей нравится, как и должен нравиться дядя ее сводного брата. Мне кажется, он мог бы стать хорошим мужем для нее. Его храбрость на службе Вашему Величеству не подлежит сомнению. А что вы об этом думаете?
– Он же красавчик, да? И похотлив, как кобель? Он же бабник.
– Не более остальных, – пожимаю я плечами, но понимаю, что мне следует быть крайне осторожной. Что еще я могу сказать, чтобы способствовать исполнению мечты Томаса, но не ставить себя под подозрение.
– Он тебе нравится?
– Да я его едва знаю. С братом его я знакома лучше, потому что его жена состоит при мне в фрейлинах. Когда я беседую с сэром Томасом, он всегда старается показать себя интересным собеседником и проявляет себя с рвением и верностью на службе вам, не так ли?
– Да, это так, – соглашается король.
– Он, кажется, служит на благо Англии, укрепляя силу ее флота и морских портов?
– Да, но если я отдам ему дочь, это станет исключительной наградой за его труды. И еще больше усилит позиции Сеймуров.
– А выдав ее за англичанина, вы оставите ее в Англии, – говорю я. – Что станет утешением для нас обоих.
Кажется, он задумался об этом, словно мысль о том, что дочь может остаться рядом с ним, ему приятна.
– Я знаю Елизавету, – произносит он наконец. – Она его примет, если я ей это позволю. Она такая же шлюха, как и ее мать.
Несмотря на то что во время нашего пребывания в Виндзоре стоит прекрасная погода, король без всяких видимых причин устраняется от двора. Я не думаю, что он снова болен, но Генрих запирается в своих комнатах с узким кругом приближенных и отказывается принимать кого бы то ни было. Придворные, привыкшие уже проводить время на природе в приятных развлечениях, продолжают в том же духе, словно их не беспокоит исчезновение центра их притяжения и источника всех их благ. Они часто наблюдали исчезновения и возвращения короля и уже не видят в них признаков близкой угрозы, считая, что так будет продолжаться вечно. Но те, кто находятся возле него постоянно, наблюдают за ним день за днем и строят планы на будущее, стараются не покидать его ни на мгновение, не доверяя друг другу – или желанию короля остаться в одиночестве.
Из-за закрытых дверей начинают просачиваться известия, когда ближайшее окружение короля делится новостями со своими женами: король снова болен, но на этот раз, похоже, он истощен постоянно усиливающейся болью в ноге и жаром. Он спит б
Старый круг его приближенных – паписты Томас Говард, Пэджет и Ризли – медленно, но верно сдает свои позиции, и теперь реформаторы снова пользуются благосклонностью короля. Сэр Томас Хинидж после многих лет верной службы лишается своего интимного поста вице-камергера, и происходит это без предупреждений и каких-либо причин. Мы тихо празднуем победу, потому что его место должен будет занять муж Джоан, сэр Энтони Денни, присоединяясь к мужу Нэн, сэру Уильяму Герберту, во исполнение почетного долга: стоять рядом с королем, пока тот тужится на горшке и устрашает мир своими газами.
С тем что мужья моих фрейлин заняли ключевые позиции в окружении короля, а муж Анны Сеймур все набирает больший авторитет в качестве королевского старшего советника, наши с королем ближние круги объединяются: мужья служат Генриху, жены – мне. И все мы придерживаемся единого мировоззрения. Почти все фавориты короля – сторонники церковных реформ, и почти все фрейлины разделяют мои убеждения. Когда двор говорит о религии и вере, в нем ощущается единое устремление к переменам. С тех пор как спор между королем и Гардинером относительно небольшого земельного надела закончился неожиданной и бурной реакцией короля, у этих устремлений почти нет противников. Король внезапно воспылал гневом, и без единого слова объяснений Гардинер был изгнан из его внутреннего круга.
Никто не ходатайствует за него. Его прежние союзники – епископ Боннер, Томас Ризли и Ричард Рич – сейчас сами лихорадочно ищут себе новых друзей. Томас Ризли превратился в нового лучшего друга Эдварда Сеймура, а епископ Боннер, не гнушающийся истязаниями епископ Лондона, не покидает своей епархии и не смеет показываться при дворе. Даже новый посланник не оказывает дружеской поддержки Гардинеру, потому что понимает, что время того при дворе подошло к концу. Ричард Рич следует по пятам за своим новым покровителем, Джоном Дадли, не сводя с него по-щенячьи преданных глаз. И только Томас Говард по-прежнему разговаривает с покинутым всеми Гардинером, но Говард и сам лишился королевской милости, его сына обвиняют в беспорядках в английской армии в Булони, а Мэри Говард порицаема за возмутительное поведение по отношению к Сеймурам.
Падение Гардинера так же быстро и неотвратимо, как сошествие грешника в ад. В течение одного дня его изгоняют из королевских комнат и выставляют в общую приемную, где он должен ожидать вместе со всеми просителями. А на следующий день охранники получают приказ не пускать его внутрь, и теперь ему дозволено взъезжать во двор, но нельзя ставить своего коня в королевские конюшни. Самое печальное в этой картине то, что он отказывается покидать двор, считая, что сможет вернуть себе прежнюю власть и расположение короля и что для этого ему всего лишь надо с ним встретиться. Он убежден, что для достижения цели ему необходимо всего лишь извиниться перед Генрихом и объяснить свои действия или слова. Он оглядывается на долгие годы своей службы королю и пребывает в уверенности, что Генрих не станет отвергать своего старого доброго друга. Епископ забыл, что если король бросает кого-то в тюрьму, то этот человек пропадает без следа, либо оставаясь так пожизненно, либо принимая смерть через казнь. Он не понимает, что единственный человек, сумевший выжить после того, как его возненавидел король, – это я, и не знает, через что мне пришлось пройти, какую цену заплатить, чтобы этого добиться. Этого никто не знает и не должен знать. Я и себе самой отказываюсь в этом признаваться.
Гардинер прилагает все усилия: предлагает вернуть спорные земли, ходит кругами вокруг конюшен, делая вид, что он только что прибыл или собирается отъезжать, и ведет себя так, словно он по-прежнему желанный гость во дворце. Он шлет королю послания с извинениями со всеми, кто соглашается передать их королю; он удерживает каждого, кого видит, стремясь объяснить им, что все происходящее – всего лишь ошибка и что он – величайший и старейший из верных друзей короля, что ничего не изменилось, и не согласятся ли они замолвить за него слово?
Никто, конечно же, не соглашается. Никто не желает возвращения Гардинера на прежние позиции, чтобы тот потчевал короля домыслами и подозрениями и искал ересь и измену в каждой тени. При дворе не осталось ни одного дома, за которым не следили бы его шпионы, ни одной службы, которую тот не проверил бы на предмет ереси, ни одного придворного, которому бы не угрожал. А теперь, когда он утратил милость короля, никто его уже не боится и не желает рисковать, упоминая его имя королю, который во всеуслышание заявляет, что драгоценный бывший советник – интриган и что он не желает больше о нем слышать.