— Ну что, наш день пришел, парень? — сказал Реббиту Мик Коан, проходя мимо него. — Готов к работе?

— Пошел к черту, сукин сын, — спокойно ответил Реббит. У Мика был глубокий шрам под правым глазом. Без этого шрама братьев-близнецов было не различить. Разве что по манере держаться. Бен спокойный, можно сказать — флегматичный. Мик всегда агрессивен. Он отдавал приказы, и братья повиновались. Папаша любил только своего маленького Микки, до его появления на свет ему никогда ничего не нравилось, кроме пива «Будвайзер». Бена он терпеть не мог и бил его так же часто и с таким же удовольствием, как свою жену. Но старик не мог натравить друг на друга близнецов, они всегда защищали от него и один другого, и мать, а потом и своего маленького братишку Реббита. Как и следовало ожидать, папаша умер, когда ему перевалило слегка за пятьдесят, отдав на откуп алкоголю сначала печень, а затем сердце. Второй и самой важной целью в жизни братьев стало то, что они называли «искупить грех перед матерью».

— Что там с вами происходит, вы, мерзкие грешники? Ну-ка, хватит баловаться, идите завтракать, ведь вам пора на работу!

— Мы сейчас, через минутку, мама, — ответил Реббит. Он заставил себя встать с кровати и натянул через голову зеленую футболку. Зеленый был цветом семьи. Братья никогда не выходили из дому, не захватив с собой частичку чего-нибудь ирландского. Это притом, что лишь Реббит, к тому же один раз, посетил «старушку Ирландию», да и то проездом.

Как обычно, завтрак был плотным: яйца, блины, ветчина, бекон, булочки, фрукты, кофе, сок. Ленч, если готовила мама, был таким же обильным, а ужин просто представлял собой вызов на соревнование, кто кого, но мальчикам это всегда очень нравилось. Реббит сел перед своей тарелкой и тут же потянулся за кофе.

— Немедленно прочти молитву, — предупредила мать, ударив его тупой стороной ножа по руке. Он промямлил что-то скороговоркой.

— Ты грязный подлец! — Ее голос возвысился до знакомых истерических нот. — Ну-ка, читай молитву как настоящий католик или не смей садиться за стол в нашем доме!

Она угрожающе приподняла нож, но Реббит уже быстро и четко произносил молитву.

— Ты опять досаждаешь нашей дорогой мамочке? — спросил Мик, беря свой кофе.

Это был обычный ритуал, когда они собирались вместе, хотя, казалось, мать никогда не понимала таких шуток. Однако именно она была мозговым центром банды.

— Ну-ка, обсудим всю операцию еще раз. Хватит рты набивать! Я просто удивляюсь, почему вы до сих пор не растолстели, как свиньи. Давай, Бен, объясни все сначала!

Бен, как всегда, флегматично продолжал жевать, и мать начало трясти. Ее морщинистое лицо дрожало, будто у нее была болезнь Паркинсона.

— Если так и дальше пойдет, — заявила она, — можете все оставаться дома, мы просто подадим заявление на пособие по безработице. Вы — дурачье, лучше бы я наняла трех англичан, чем иметь дело с придурками, вроде вас!

— Да ладно, Бен, — спокойно сказал Мик. — Давай-ка еще разок!

Бен спокойно поднял глаза, пробормотав:

— Мы же раз пятьдесят все это делали!

— Повторение не повредит, парнишка, — заметил Мик, дружелюбно улыбнувшись брату. — Вдруг ошибемся и пришьем не ту свинью. Второго шанса не будет.

— Я — водитель, — сказал Бен, вновь опуская глаза в тарелку, — Мик и Реббит — стрелки, Мы ждем на Тридцать седьмой улице, между Семьдесят второй и Семьдесят третьей, пока по радиотелефону нам не позвонят и не скажут, что Мудроу уже вышел.

— У вас есть его фотография? — перебила мать. — Во имя Господа, вы хоть знаете, в кого стрелять?

Бен показал матери фотографию Мудроу (снятую три дня назад и привезенную Майком Пауэллом).