Марек подошел к куче денег на столе и начал перебирать пачки банкнот. Он совсем успокоился. Идея, которую он никак все это время не мог осознать до конца, наконец-то выкристаллизовалась. Он был владельцем дома, из которого уже бежали жильцы. Зачем же ему нужен Бленкс?
— Подожди, давай посмотрим, правильно ли я тебя понял, Мартин, — сказал Ножовски. — Сейчас у тебя в недвижимость вложено два миллиона долларов. В конечном итоге ты сделаешь десять. А можешь, ничего не предпринимая, уже сегодня иметь вдвое-втрое больше, чем вложил. И все это ты хочешь поставить на карту ради того, чтобы уничтожить вышедшего на пенсию полицейского из восточной части города, потому что лет через десять он, может быть, найдет тебя?
Бленкс пожал плечами.
— Если ты думаешь, что это бред сумасшедшего, то, пожалуйста, никто не запрещает. Но ты ни черта не знаешь о полицейских! Для тебя полицейские — это люди, которых ты спрашиваешь, как пройти куда-нибудь. А я говорю тебе, есть такие свиньи, которые занимаются чужим дерьмом как своим личным делом. В тюряге я встречал парней, их взяли через два года после того, как они что-нибудь напороли, просто потому, что какой-то фараон не хотел сдаваться.
— А что, если я проголосую против? Я же твой партнер. — Марек удивился спокойствию собственного голоса.
— Он уже не жилец, Марек. — Бленкс даже не поднял глаз. — Знаешь, есть еще кое-что, о чем ты мне не сказал. Ты не сказал мне о пустых квартирах. Ты не сказал мне, что мы не имеем права иметь более десяти процентов пустующего жилья, если хотим продать дом. Иногда мне кажется, ты вообще ни черта не сообщаешь о том, что происходит!
— Но это не имеет значения, — взорвался Марек. — Эти квартиры должны быть не заняты минимум год до того, как их будут считать официально пустыми. К тому же я знаю около дюжины брокеров, специализирующихся на том, чтобы найти покупателей на пустую площадь. Если же мы сделаем в них ремонт, то вообще сможем добиться исключения из этого правила. — Он остановился, чтобы перевести дыхание. — Постарайся понять, что я тебе говорю, Мартин. Если мы не остановимся на месяц или около того, вся сделка пойдет к чертям собачьим. Полицейские рыскают вокруг нас. Я сумею найти общий язык с бюрократами из агентства по недвижимости. Я даю им деньги, а они смотрят в другую сторону! Но все это только в том случае, если я не представляю собой всем известную личность. В противном случае добраться до моей задницы захочет каждый судья, каждый инспектор, каждый полицейский, каждый репортер. Ты что, хочешь на днях увидеть заголовок в газетах: «Кто такая „Болт Реалти“?»
Бленкс выглядел немного удивленным и даже слегка раздосадованным.
— Не думай об этом, Марек. Два-три дня — самое большое. И с Мудроу будет все решено. А все потому, что ты был действительно прав, когда сказал, что это дело — мой настоящий шанс и я должен ухватиться за него. Ты был прав на сто процентов, Марек! Может, ты думаешь, я не знаю последствий моего шага? Я знаю об этом, ты, сосунок. Но это мой единственный шанс, и я не собираюсь его упускать.
Глава 24
Это было ласковое теплое утро пятницы. Такой весенний день сразу отбивает охоту работать. Ярко-желтые первоцветы появляются вдоль больших дорог и манят на лоно природы жителей пригорода, медленно тянущихся в машинах по шоссе, напоминая о молодой любви и забытых обещаниях самим себе. Они напоминают, что надо жить по-другому, что есть мечты, раздавленные жестокой городской жизнью не менее безжалостно, чем Сильвия Кауфман, погубленная жадностью Марека Ножовски и Мартина Бленкса.
Бетти Халука, возвращавшаяся со Стенли Мудроу из полиции, думала о своей тете, глядя на это ежегодное весеннее чудо. Желтые цветы росли в таком огромном количестве, что казалось, художник со злой иронией решил намалевать полосу ярко-желтого цвета на фоне грязи и мусора. Внезапное появление первоцветов (они будут совершенно забыты после того, как первый же день палящего лета повиснет над Нью-Йорком) всякий раз было сюрпризом даже для старожилов, которые ездили одними и теми же дорогами по десять лет. Эдакий сюрприз-вторжение — молчаливый и не всегда приятный.
— Как они называются — эти желтые цветы? — спросила Бетти. — Помню, слово начинается на букву «п», но никогда не могла запомнить его.
Мудроу пошевелился.
— Я думал о том же самом. Смешно, но мне никогда раньше не приходилось их замечать. Как бы ни назывались эти цветы, здесь их ужасно много. Ты думаешь, их кто-нибудь посадил?
— Не знаю. — Бетти подождала, пока гигантский реактивный самолет «Пан-Америкэн» не пересек автостраду в ста футах над ними. Казалось, весь мир сотрясался от шума, который он производил. — Первый зацвет? — предположила она после того, как самолет благополучно спустился на полосу аэродрома в четверти мили к востоку. — Черт, никогда не могла произнести этого названия!
Прозвонил будильник, но Реббит Коан не хотел вставать. Он не хотел идти в душ, одеваться. Он никогда не вставал в восемь утра с тех пор, как вернулся со службы в восемьдесят шестом году. И уже тем более теперь, начав заниматься кокаиновым бизнесом вместе со своими двумя братьями Беном и Миком.
Братья Коан собирались сделать решительный шаг навстречу своему экономическому благосостоянию, чтобы приблизиться к «ягуарам» и «порше», к собственным домам на северном берегу Лонг-Айленд-Саунда.
Интересно, что сам Реббит никогда к кокаину не прикасался и даже не испытывал желания его попробовать. Он всего лишь защищал «белую леди», занимаясь вместе с братьями ее транспортировкой. Большие и сильные люди, которые их нанимали, рано или поздно должны были заметить, какие ценные ребята — братья Коан, умные и трудолюбивые, и дать им возможность самим зарабатывать в этом чертовом бизнесе. Ну, а пока они жили от контракта до контракта, случайно сшибая куш то здесь, то там.