Мороз и солнце, день отвратный. Непередаваемо удушливая вонь гниющей рыбы вторгалась в ноздри как монголо-татарская орда в юго-восточную Русь. Разделочные цеха, в изобилии встречающиеся на нашем пути, то и дело отворяли свои ворота, чтобы выпустить новую телегу, полную парующей разделанной рыбы, а заодно и извергали из себя плотные клубы омерзительно-густого запаха. Работа по заготовке в Корнфлогге шла круглый год. А может быть, даже круглые сутки.

— Тьфу! — Стелла сплюнула попавший ей в рот комочек слипшихся снежинок, замерла, вытаращив глаза, а затем начала отплевываться еще энергичнее. Закончив с этим занятием, девушка вытерла рукавом рот, а потом пожаловалась, — Тут даже у снега привкус рыбьих кишок!

— Эдо шалят двои перегруженные одонятельные децепторы, — глубокомысленно прогундосил я, вновь хватая полугоблиншу за руку, — Идём уже, сестричка.

Зеленый грим и темные очки у меня, капюшон у Стеллы, всё это в достаточной степени служило маскировкой, чтобы спокойно проникнуть в город, битком набитый орками. Сильно занятыми барджайскими орками, что было далеко немаловажно. На нас внимания обращали ровно столь же мало, как и на ярко-желтый дирижабль Заграхорнов. Зеленокожие здоровяки, крепкие и энергичные все как на подбор, сосредоточенно и привычно трудились на благо своей прекрасной родины.

Всюду, куда не поверни взгляд, стоял трудовой процесс, очень напоминающий таковой же у муравьев. Народ самозабвенно впахивал на рыбозаготовке, всюду бегали миниатюрные монорельсовые трамвайчики с большими грузовыми отсеками, работающие без водителей конвейерным типом, дымило множество труб, насыщая и без того отвратный местный воздух чадом угля, мазута и какой-то химической дряни. Одинаковые дома из одинаковых материалов, одинаковая рабочая форма, одинаково здоровые туши орков… всё это меня пугало. Если уж преступный оплот Барджайи похож на муравейник, то что тогда творится в законопослушных городах?

— Эй! Как я выгляжу? — раздалось шипение со стороны моей попутчицы.

— Как бездомная бродяжка в лохмотьях, решившая поиграть в шпиона, — недовольно прокомментировал я, — Лучше бы дала мне выкрасить свои волосы.

— А глаза бы я куда дела?

— Под капюшон.

— Под ним и волосы спрятать можно!

Аргументный аргумент. Только вот в том море саржи, представляющим из себя одежду как мою, так и каждого первого встречного, одежка Стеллы, сделанная наживую из каких-то мехов, тканей и чуть ли не шкур, буквально кидается в глаза. Правда, местная рыбная вонь, видимо, напрочь вышибла из голов десятков окружающих нас трудяг хоть какое-то любопытство. На дикарку с ребенком никто не бросал второго взгляда.

— А глаза можно было бы закрыть. Типа слепая. Я был бы твоим поводырем.

— Виктор, ты дурак?! Знаешь, что делают с калеками в Барджайе?!

Да уж, не подумал. Если тут среди здоровых детей идет такой жестокий отбор, то с калеками тут вообще должен быть разговор очень коротким. Так и оказалось, страшным шепотом мне на ухо было поведано, что медицина в Барджайе штука весьма непопулярная. Развитая, безусловно, но заточенная, так сказать, на быструю и полную рекуперацию пациента. В ином случае заболевания лечились быстрой и живительной эвтаназией. Беспощадное общество.