Хозяин подвел лошадь к столбику, вбитому подле двери дома, жестом велел рабу спуститься на землю и, взяв его за руку, ввел в жилище. Они спустились по маленькой винтовой лестнице, и Тотмию сразу бросилась в глаза необычность обстановки. И хотя раньше ему не приходилось бывать в китайских хижинах, он готов был поспорить, что этот дом скорее напоминал мастерскую, чем жилье.

Два круглых солнечных потока били через окна, заливая светом ту часть дома, где находился широкий стол на укороченных ножках, заваленный какими-то непонятными приспособлениями, уставленный предметами и посудой. Но, несмотря на кажущийся разнобой, все они каким-то образом составляли не сразу уловимую, и, тем не менее, весьма ощутимую гармонию.

Около стола помещалась низкая скамейка с изогнутым сиденьем, а на полу, под столом, находился невзрачный, пошарпанный сундучок. На нем не было ни затворов, ни замков; наверняка там хранились рабочие инструменты китайца. Справа от стола, почти вплотную к круглой стене, стояла кровать с грядушкой, на которой лежали три маленькие лоснящиеся подушки красного цвета. Красное покрывало с кистями и бахромой опускалось почти до самого пола, сплошь застеленного соломенной циновкой, плетенной весьма искусно. Шкафчик на кривых маленьких ножках располагался у изголовья кровати. Слева от стола находилось некое подобие печи: цилиндрическое устройство с маленькой дверцей сбоку и большим отверстием вместо верха, сейчас закрытым каменной крышкой. Возле печи в стене было расположено окно, в котором находилась вставленная туда труба, конец коей расширялся до размеров диаметра печи и нависал над нею, точно крыша. Рядом с печью лежали в каменном ящике какие-то пруты разной толщины и размеров. Под ними поблескивали кусочки черного камня. Неподалеку стоял странный стол с двумя кругляшами на оси; юноша узнал в нем гончарный круг. Стены дома украшали коврики с изображениями различных животных и людей. Длинные полосы неизвестной Тотмию материи пестрели рисунками цветов и какими-то знаками, выписанными черной краской. В доме было множество всяких вещей, аккуратно расставленных вдоль круглых стен. Особое внимание юноши привлекла ваза в виде человеческой головы, выполненная из обожженной глины. Лицо ее выражало лукавое самодовольство.

Китаец подвел раба к кровати и сказал:

– Садись.

Юноша при звуке незнакомой речи наморщил лоб и не двигался.

– Садись, – повторил китаец, жестом показывая на кровать.

Тотмий взглянул по направлению его жеста и выполнил приказ. Китаец подошел к столу, взял маленький острый нож.

– Подними ногу, – велел он своему рабу.

Тотмий испуганно смотрел на нож.

Китаец заметил это и спрятал нож за спину.

– Подними ногу. – Повторил он, ласково улыбаясь, но юноша с еще большим ужасом следил за его руками.

Китаец вздохнул и бросил нож на стол.

Тотмий облизал пересохшие губы.

Китаец взял его за ногу и заставил, наконец, выполнить то, чего тщетно добивался словами. Быстро осмотрев туго затянутый узел, он весело хихикнул, объясняя жестом, что веревку нужно разрезать. И потянулся к брошенному на стол ножу. Молодой человек с недоверием следил за его действиями. Китаец ловко разрезал узел и бросил веревку в сторону печки, затем сел рядом с невольником и произнес: «Меня зовут Ну-от-хаби. Это мой дом. А кто ты?»

Юноша прислушивался к словам.

Китаец был настроен дружелюбно и молодой человек, посмотрев в его веселые, совершенно юные глаза, мечущие искорки, тоже улыбнулся.

– Так как же твое имя? – опять спросил Ну-от-хаби.

– Тотмий, – неожиданно просто и осмысленно ответил юноша.

Молодой человек, видя, что его не поняли, показал на себя и произнес по слогам: