В Баку Ипат надолго не задержался и подгадав момент, когда бури стихли оставил заботы о покупке масла на сына, объяснив, с кем и как работать. Сам же отплыл на трёх насадах в залив Кара-Бугаз, что находился аккурат напротив Бака, на другом берегу Хвалынского моря. Тюркские гости сказывали, будто там есть глубокая дыра, которая поглощает воды Хвалынского и все заплывшие корабли, посему туда из местных никто не плавал. Боялись жутко и называли это место ловушкой чёрта. Князь же сказывал, сказки усё. Залив тот воду сосёт не потому, что тама див сидит, а оттого, что он ниже моря Хвалынского, и вода туда сама собою заливается.

Пройдя узкию горловину залива, он действительно тянул корабли со страшной силой, они оказались в большом озере, со всех сторон окруженным бескрайней пустыней. Ничего страшного Ипат не увидел, разве что вода солёная дюже. Один из холопов, упавших с палубы, не утонул как это бывает, а долго на пузе барахтался, чем всех рассмешил. В Баку ему сказывали, будто бы здешняя вода размывает даже железные гвозди парусных кораблей. Эта взвесь придавала Кара-Бугазу тяжёлый свинцово-серый цвет. Однако Ипат не боялся. Корабли никуда не засосало, железные гвозди густо смазаны смолой, а пресной воды и дров для дистиллятора с запасом. Разомлев от жаркого Солнца, Ипат разделся до рубахи.

Чудные всё же места. На Руси ныне лютень стоит, плюнешь и слюна льдом обернётся, а тута жара. Горькую соль они нашли на следующий день и бросив якоря, купленные в Хаджи-Тархане, русские холопы принялись собирать лопатами соль в боьшие бурдюки с карманом снизу. Полные мешки лодками тянули к насадам и, подцепив журавлями, ссыпали прямо в нутро насада. Отдельную партию на лодках отправили вдоль берегов с «химиками» искать бишофит и сульфат натрия, что этакое Ипат не знал, но воев в охрану дал.

Онего

Итоги сражения меня откровенно взбесили. Шутка ли, потеряно двухсотыми двадцать шесть пикинёров в основном из посохи, семь всадников и двенадцать, поселенцев. С раненными вообще завал, три дня не могли разобраться. И со своими, и с чужими. Не скажу, что победа прямо уж пиррова, но довольно близко к этому термину подобралась. Отборные сотни за здорово живешь не сдавались и дрались отчаянно, зачастую предпочитая смерть плену. Поэтому здоровых пленных было мало, по большей части в руки попадали оглушенные, раненые и пойманные карелами. Три четверти личной гвардии Наримунта полегло на Онего и, хотя истинный масштаб разгрома был ещё никому неизвестен, с выкупом решил я притормозить. Хотя и выкупать особо некого. Вместе с князем Александром в отчаянных атаках сгинула большая часть литовских бояр и старшей дружины. Один воевода Вилкас уцелел и то, его состояние под вопросом. Вой всё еще висел между смертью и жизнью в одном из полевых госпиталей. Осколочные ранения в живот, здоровья не прибавляют.

Пришли неутешительные вести из Новгорода от доверенных людей. После смерти Калиты случился бунт против Москвы и, судя по подробностям, куда жестче, чем в моей истории. События, что я невольно инициировал, привели к тому, что Калита умер не весной, а после рождества. Новгород же, собрав Вече, постановил идти на Устюг Железный и Бело-озеро. А в связи с тем, что у нас произошло, к бабке не ходи и ко мне заглянут на огонёк. Вот только Новгород легко может собрать и полторы тысячи, и две! И пусть качество воев будет не такое как у литовского князя, нам и этого хватит. Посему в угадайку решил не играть и бросил все силы на обогатительный цех и отливку пушек, ничем другим большую массу конницы остановить было невозможно.

В правильном решении убедился спустя три недели. К нам в гости явился доброход от боярина Путислава Носовича, того самого, что помогал бумаги выправлять передал полный расклад. Нет, не так. Он сдал новгородцев с потрохами. Передал покрут, то бишь копии списков людей по отечеству, куда входили бояре служилые, вотчинные и путные, окольничие, дворцовые, гридьба (профессиональные вои), купцы. Городовые полки Торжка, Ладоги, Корелы, Пскова… Кто и от каких концов Новгорода покручен (набран), брони и кони. Воеводы, сотники и десятники. Уникальный документ. Посланник божился, что на Свири новгородцы будут не ранее первой декады марта, а местом сбора назначили Тихвин, он же столица Обонежской пятины, в юрисдикции которой я и нахожусь. Оно и понятно «об», значит сейчас «вокруг», и «Онежье», соответственно производное от Онежского озера. Само собой в Тихвин сразу же отправились соглядаи, потому что пускать такое на самотёк чревато, особенно с учётом тех особенностей про тайный Совет Господ, что поведал Путислав.

Шестнадцатого февраля запустили обогатительный цех, двадцать третьего, медный конвертер, двадцать пятого пошли первые отливки, а к семнадцатому марта, когда войско господина Великого Новгорода подошло к Свири, у нас было чем угостить незваных гостей. И не только про пушки-гаубицы речь идёт. После поражения Александра у нас появилось девятьсот с копейками лошадей! Совершенно безумное число, ведь помимо коней дружины обоз взяли с хлебной и денежной казной. Четыреста рублей уже не бог весть какая сумма, но… с ними я смог нанять больше мужиков, чем здорово ускорил работы. Причём не новгородцев, а ту же белозерскую посоху. Ну и здоровых пленных привлёк к хозработам, благо средства усмирения у меня имелись. Хотя пару десятков гордецов всё же показательно голодали, но недолго.

Тут как дело, обстоит. В третье декаде января наконец добрался до нас санный караван из Легощи. Помимо вестей и кучи бумаг привезли: по два десятка пистолетов и ружей, аж три тонны шоколадного пороха, проволоки телеграфной, колец для байдан и прочего добра, что я заказывал посыльными. Это позволило довести телеграфную линию до северного берега Бело-озера и практически в режиме реального времени общаться с князем Романом Михайловичем. Наладили и транспорт, пробили просеку вдоль волока вокруг Бадожского погоста и далее санную дорогу по Ковже и озеру до столицы княжества, что позволило сократить и время в пути до пяти, семи дней, против месяца раньше!

О победе и трофеях князь узнал почти сразу, хотя и приватно. Приехал ко мне сам, не поленился и ту же начал цыганить лошадей, это ведь огромная ценность даже при средней цене в пять рублей. Кони боевые, а ещё доспехи, порой добротные. Посоха умытая кровью обзавелась шлемами, мечами, топорами. Решился тяжёлый вопрос с кольчужными сегментами, и я наконец обмундировал посоху получив четыреста пятьдесят алебардистов, пятьсот семьдесят пикинеров и сотню легкой конницы в довесок.

Почему народу вышло больше? Так пополнение прибывало. Возвращающиеся в бронях мужики и информация от послужильцев князя Романа всколыхнула Белозерское боярство. Шутка ли? Лапотников за чёрную работу одевают лучше иных воев, да что воев, бояр. Иной раз добрый доспех и за десять лет службы не вымучаешь, заработав десятки порубов, а тут на тебе. За одну зиму получили. Потянулись то один, то второй. А гридня мне зачем? Работать не могут, денег нет. Расстраивать всё же не стал и, крепко подумав за чашкой мёда, выработали схему, устраивающую обе стороны.

Поместная система, включающая государевых людей, несущих службу на рубежах, была известная на Руси уже лет триста, c XI века. На время службы люди наделялись землёй — поместьем, а их основной обязанностью становилась служба не отдельному феодалу, а государству в целом во главе с великим князем. Другое дело, что система работала плохо, князья менялись словно перчатки, а механизма, ограничивающего перевода такого поместья в вотчины не сложилось. Такие люди назывались вольные бояре и как ни странно местами они кое-где сохранились. Калита и здесь приложил свою руку, во время его правления всех вольных бояр и слуг сменили закрепощённые служилые люди. Это были уже несвободные люди на военной и административной службе, которые звались знакомцы или послужильцы, а по сути холопы великих и удельных князей, а также, богатых бояр.

Впрочем, роли это не играло. Основой кормления и вольных, служилых и даже вотчинных бояр было податное население. В том же Белозерском княжестве с поместья в сто шестьдесят четвертей выставляли одного конного вооружённого воина — «на коне в доспехе в полном, а в дальний поход о дву-о-конь»

Собственно, четверть, мера площади пахотных земель, на которую делилась соха. А с этой мерой не всё так просто, сколько это в лоб, в гектарах сразу не скажешь. Начнем с того, что четверти разные — служилая, церковная, чёрная. Тяжесть обложения падала на «чёрные сохи», то есть крестьянские, которые при одинаковом качестве земли были обложены вдвое больше служилых и в полтора раза больше церковных. Четверть или четь — это пространство земли, засеянное четвертью ржи, то бишь мерой объёма, равной двести десяти литрам или четверти окова. Площадь, засеянная двумя четвертями зерна, равнялось десятине. Московская большая соха равнялась десяти новгородским, называемым обжами и составляла около восьмисот четвертей земли или двести, двести пятьдесят гектар, ведь размер сохи зависел ещё и от качества самой земли, и от типа зерна. На тех же югах она считалась по пшенице. В среднем по больнице на корм для работника меча и топора работало от пятидесяти до ста человек, которые с полусотни гектар отдавали треть добавочного продукта «дяде» в броне на прокорм.

Система муторная, в плане подсчёта, но служилые люди в отличие от меня её на зубок знали, как и количество зерна, что им обязаны выдать. Далее в схему включаем стоимость брони и получаем, что если человек пять-семь посохи Мстиславу Сергеевичу на год в услужение отдать, то выгодно будет всем, включая чёрный люд. И хотя народ был свободный, многие ратаи под влиянием озвученных факторов и того, что они своими глазами видели, соглашались. Тем более на подобные рокировки сам князь добро дал. Вот потихоньку и обменивал людей на коней и бронь, но уже не на три месяц, а на год, что для меня было кратно выгодней и позволило закончить просеку до Ладоги к началу марта.

Глупости скажите. Всю зиму бить просеку, чтобы к концу месяца она в кисель превратилась? А вот и нет. Помимо широкой просеки мужики уложили двадцать кило гати и фашин, срубили сто сорок шесть малых и средних мостов, уложили три сотни труб деревянных и двадцать каменных, на цементном растворе. Поставили четыре дозорные башни, совмещенные с оптическим телеграфом, навесы и дома отдыха, столбы под будущую телеграфную линию. И это, не считая таких мелочей, как дорожные знаки, разъезды и километровые столбы. Ширина просеки позволяет уложить рядом лежнёвку и, если поработать с фашинами, песком и галькой озерной за год другой просеку в конфетку превратим. А грязь чего, и по ней сани тянут, ничего невозможного.

Триста рублей ушло на просеку, но она того стоила. У меня то половина артелей геологов работало на Питкярантско-Кительском рудном поле и, если считать с начала января и с помощью карты они нашли массу вкусного: графит, кварц, флюорит, микроклин, рокезит — индий, содержащий сфалерит, до ста грамм на тонну, что прямо скажу, очень жирно. Основная добыча хлориты с включениями минералов олова и цинка близ рудника Магнетитовая ломка. Места эти знал как свои пять пальцев и даже снег не стал помехой, всё же три года в округе ошивался. Здесь ведь ещё и магнетит залегает, великолепного качества. Нежданной находкой стала жила с высоким содержанием серебра, висмута и теллура. Главное же тут все полезности компактно залегают, в радиусе пятнадцати километров от базы, и на поверхности. Например около того же Аганозера, кроме бедного хромшпинелида и титаномагнетитов с оксидами ванадия и не нашли ничего.

На Ладоге, в пике, работало около сотни посохи и это позволило выйти на приличный объём. Поставили небольшой острожек, пристань и обогатительную линию где добытую породу измельчали в шаровых и стрежневых мельницах и обогащали по схеме: концентрационный стол, массив винтовых сепараторов, центробежный концентратор. Это позволяло разделить минералы олова и цинка, меди, свинца, магнетита и серебра. Концентраты сушили, грузили в биг-бэги и… в сани. К началу марта Ладога давала порядка пяти тонн концентратов... в день который отправляли по ледовой дороге в Медное, так прозвали люди наш главный острожек. Организация микро-обаготительных цехов в местах добычи полезных ископаемых кратно снизила объёмы перевозок пустой породы и освободило полсотни работников.

В Медном, сульфиды перво-наперво обжигали и затем отправляли на пенную флотацию, прочие минералы обходились без этого этапа. После флотации, обогащенный концентрат перевозили в паровую сушилку и далее на плавку или склад, где уже начали копиться первые плоды нашей тяжёлой работы.

Несмотря на отлаженные процессы и кучу помощников работы и мне хватало. Разделение флотацией сульфидов меди и цинка оказалось совсем не детской задачей. Активатор медный купорос, с регуляторами и вспенивателями проблем не было, мы хорошо отработали составы на баритах, а вот с собирателями жопа, полная. Я взял с базы немного бутилксантогената калия который получали взаимодействием бутилового спирта с гидроксидом калия с последующей обработкой сероуглеродом, но его не хватило и работал он, скажем так, не очень. В полевой лаборатории удалось наладить получение этилксагенатов натрия и калия из этилового спирта и соответствующей щелочи и долго и упорно подбирать оптимальные пропорции реагентов для каждого типа минералов. Благо, собирателя уходит несколько десятков грамм на тонну и запасов химии нам хватило. Дальнейшее было делом техники. Для той же меди процесс выглядел так: после флотации, оставался концентрат, содержащий до тридцати пяти процентов металла, его и обжигали в печи. Сульфиды окислялись, а содержание серы в медной руде уменьшалось вдвое. Обожжённую руду плавили в шахтной печи получая штейн — сплав из сульфидов меди и железа. Расплавленную массу металла заливали в малый вращающийся конвертор, рассчитанный на тонну, и обдували воздухом.