Они сходили на несколько свиданий — сначала одни, а потом со мной на буксире. Как-то мы пошли в паб, я пила колу, а папа обхаживал Нюню, делая вид, что уже все про нее знает.

— Могу поспорить, тебе нравятся детишки, — сказал он.

— Конечно! Особенно твоя девочка, — Нюня повернулась ко мне. — Я так рада, что ты смогла к нам сегодня присоединиться. — Потом снова обратилась к отцу: — Она такая взрослая. Прямо настоящая маленькая леди.

Я жевала свои чипсы и искоса поглядывала на нее.

— Могу поспорить, тебе нравится пить красное вино на пляже, — сказал папа.

Нюня рассмеялась и поправила его:

— Вообще-то белое.

— И еще я могу поспорить, что тебе нравятся симпатичные голубоглазые американцы. Уж здесь я точно не ошибаюсь!

— Ха-ха. Ты прав!

— Что же, кажется, у нас есть план. Пляж, белое вино и игры в угадайку с голубоглазым американцем и его прелестной дочерью.

А потом, когда мы вместе сидели у моря, папа обнял Нюню за талию:

— Если мы хотим стать чем-то особенным друг для друга, ты должна знать… Есть одно правило.

— Какое?

— Вернее, два правила.

— Ну, какие же? — воскликнула Нюня с девичьей непосредственностью, для которой у нее было слишком много лишнего веса и мимических морщин. Она была «симпатичной» женщиной, что в моем понимании почти всегда приравнивалось к «высокой». Ее ноги напоминали немецкую архитектуру — так говорил папа.

— Правило первое — поцелуев будет столько, сколько только возможно.

Нюня сразу подчинилась, подавшись вперед, чтобы коснуться губами его уха.

Я стояла неподалеку, швыряла камни в воду и притворялась, что не слушаю.

— Во-вторых, мы не можем съехаться… Но вторым правилом можно поступиться, если для тебя это важно.

Реверсивная психология сработала идеально, и в мгновение ока мы уже переехали в Нюнин недешевый коттедж в деревушке под весьма ироничным названием Портаун[42].