25

Дуссандер медленно шел по коридору больницы. Он все еще неуверенно стоял на ногах. Поверх белой больничной пижамы надел синий халат. Был вечер, где-то после восьми, и у сестер была пересменка.

В ближайшие полчаса будет неразбериха — он заметил, что при пересменке всегда бывает суматоха. В это время сестры сверяли записи, сплетничали и пили кофе на посту, который был как раз за углом, около питьевого фонтанчика.

То, что он искал, располагалось напротив фонтанчика. Его никто не заметил в большом коридоре, который в этот час напоминал длинный гулкий вокзал за минуту до отправления поезда. Ходячие с травмами медленно прогуливались туда-сюда, одни в таких же халатах, как и он, другие — придерживая полы пижам. Обрывки музыки из разных приемников доносились из многочисленных палат. Входили и выходили посетители. В одной палате кто-то смеялся, а мужчина в конце коридора, похоже, плакал. Прошел врач, уткнувшийся в книгу в мягкой обложке.

Дуссандер подошел к фонтанчику, сделал глоток, вытер рот ладонью и посмотрел на запертую дверь напротив. Эта дверь была всегда закрыта… по крайней мере теоретически. Но он заметил, что иногда она не заперта, и там никого нет. Чаще всего это случалось во время пересменок, когда сестры собирались за углом. Дуссандер все это заметил своим натренированным зорким взглядом человека, скрывающегося уже долгие годы. Жаль, что нельзя понаблюдать за этой дверью еще хотя бы недельку, нет ли опасных мест в его плане — ведь другого случая уже не будет. Но ждать нельзя. Его статус оборотня может еще и продержится два-три дня, а может, все произойдет завтра. Он не смел ждать. Когда все выплывет наружу, за ним будут следить постоянно.

Он сделал еще один глоток, Опять вытер рот и посмотрел по сторонам. Потом спокойно, не торопясь, прошел через холл, повернул ручку и вошел в кладовку для лекарств. Если дежурная случайно окажется за столом, то скажет, что он — всего лишь близорукий мистер Денкер. Извините, дорогая леди. Я подумал, что это туалет. Очень глупо.

Но комната была пуста.

Глазами пробежал он по верхней полке слева. Ничего, только капли для глаз и ушей. Вторая полка: слабительные и свечки. На третьей полке он увидел снотворное: «Секонал» и «Веронал». Он сунул флакон «Секонала» в карман халата. Потом вернулся к двери и вышел, не оборачиваясь, с недоуменной улыбкой на лице: это явно не туалет. А, вон он, рядом с фонтанчиком. Как глупо.

Дуссандер подошел к двери с большой буквой «М», зашел внутрь и вымыл руки. Потом по коридору вернулся в свою наполовину личную палату, ставшую теперь совсем персональной после выписки пресловутого мистера Хейзела. На тумбочке между кроватями стоял стакан и пластиковый кувшин с водой. Жаль, что нет виски. Очень жаль. Но таблетки все равно попадут точно внутрь, независимо от того, чем их запивать.

— Морис Хейзел, салют, — сказал он со слабой усмешкой, наливая воды в стакан. После стольких лет пребывания в тени, стольких лиц, казавшихся знакомыми в парках, ресторанах и на автобусных остановках, его узнал и выдал человек, с которым никогда не был знаком. Это почти смешно. Он едва обменялся парой взглядов с этим Хейзелом, послал же Бог этого Хейзела вместе с его сломанным хребтом. Но если подумать, это не почти смешно, это очень смешно.

Он положил в рот три таблетки, запил водой, потом взял еще три. В палате напротив два старика играли на тумбочке в карты и ругались. У одного из них грыжа. Что у второго, Дуссандер не знал. Камни в желчном пузыре, а может, в почках. Или опухоль. Или аденома. Ужасы старости. Как их много…