Даже сейчас, получив наказание, его старший сын, как девка, побежал плакаться папочке. Как бы поступил сам Иван Николаевич на его месте? Помнится, был и в его юности случай подобного толка. Они вместе с тем самым Вадимом Левиным, который, являлся одним из членов Дома Земли, и учился вместе с Иваном Николаевичем, сбежали ночью из школы, угнали машину одного из наставников, а потом куролесили на ней по городским притонам. Им в то время было около шестнадцати. Если бы их зажопили, то наказание розгами было бы неизбежно. А там, может даже — исключение. Но их не зажопили. Вот в чем суть. Ума хватило ускользнуть от заслуженного, между прочим, наказания.

Вот это — похвально. Вот это — правильно. Никто не ждет от будущего Старейшины высокой морали и нравственной чистоты. Наоборот. Чем больше дерьма, тем лучше. Иначе долго не протянешь. Но твою ж мать… Башка должна варить. Мозги должны работать. Даже самые грязные дела надо проворачивать так, чтоб на белом пальто ни пятнышка не осталось. Репутация прежде всего.

Главное правило гласит — делай, что хочешь, но так, чтоб тебя не поймали. Если ты настолько глуп, что тебя поймали, будь готов расплатиться.

— Павел, я так понимаю, ты что-то натворил и тебя зажопили? Говори, как есть, раз уж позвонил.

— Отец, я ничего не творил! В том и дело! Мы с ребятами просто немного пошутили. С моими товарищами. Хотели посмеяться над Вонючкой. И все. А он…Он какой-то странный стал. Понимаешь? Мы не ожидали. Столько времени ходил, слюни пускал, а тут вдруг…Бросился на меня. Сломал мне нос. А потом еще нож воткнул.

— Господи… Кто такой Вонючка?

Иван Николаевич оперся локтем о столешницу, ладонь положил на лоб, тщательно стараясь успокоить разбушевавшийся внутри огонь. Хотелось взять эту дурацкую трубку телефона и долбить ею со всей силы, пока она не развалится на запчасти.

Что ж у него сын такой идиот получился? И ему ведь уже шесть лет…В империи дети быстро ума набираются. А уж наследники и подавно. В любой момент могут Дом принять.

— Вонючка? А-а-а-а-а… Так это — бастард Дома Черной Луны. Он служит в школе. Работу всякую делает. Ну, тот, который дурак. И мне из-за него розг перепало! Мне! Отец!

— Та-а-ак… Продолжай…

Старейшина резко выпрямился, откинулся на спинку кресла и очень, очень пристально уставился в одну точку. По его лицу было заметно, что в данную секунду в голове Ивана Николаевича идет активный мыслительный процесс, к которому его подтолкнули слова наследника.

— Но господин Левин не поверил. Он сказал, типа, мы сами между собой подрались. А потом, чтоб избежать наказания, свалили на Вонючку. За ложь и драку он велел нас выдрать розгами. Но это не так. Понимаешь, Вонючка вдруг в одну секунду как кинулся! Его словно подменили. И потом… Он чуть ли не в рожу нам смеялся. А перед директором и наставником опять дурака строил. Чтоб нас наказали.

— Павел… — Иван Николаевич оборвал начинающуюся по новому кругу истерику наследника. Хотя… Не факт, что он наследником и останется. Ой, не факт. — Ты позвонил мне, дабы рассказать, как тебе навешал мандюлей какой-то идиот? И ты хочешь, чтоб я — что? Чего ждешь от меня, не пойму? Думаешь, я тебя пожалею, по головке поглажу, а господину Левину претензию выкачу? Серьёзно?

— Но отец!

— Значит, слушай сюда…говнюк малолетний… Я через пару дней приеду в школу и к тому, что тебе директор выписал, еще столько же добавлю. Не розгами, ремнём. Ты меня позорить вздумал? Дом позорить! Ты вместо кадетской школы на Дальний Восток поедешь! Я тебя там…

Звонок резко оборвался и в трубке раздались короткие гудки. Видимо, уж на это у Павла ума хватило.

— Сука! Сука! Сука! — Иван Николаевич схватил коммутатор и со всей силы швырнул его в дверь.

Судя по тихому, глухому стуку в приемной, секретарь либо со страху вырубился и на пол шмякнулся, либо об стену сейчас самоубился. Тоже со страху.

Ровно пять минут после выплеска злости потребовалось Старейшине, чтоб взять себя в руки. Злость, конечно же, никуда не делась, но на то он и глава Дома. Умеет интересы семьи ставить превыше всего. А сейчас, благодаря звонку наследника, такие интересы вдруг замаячили, что Иван Николаевич был готов даже сыну его дурь и слабость простить.

— Вот ведь позорище. Вот ведь стыд и срам… — Покачал Старейшина головой.