Твердое рукопожатие. Бук отметил про себя, что Плоуг, пожалуй, идеальное воплощение всех чиновников, встреченных им до сих пор. Бесцветный до невидимости, вежливый, в любую секунду готовый улыбнуться и вновь принять деловой вид, подстраиваясь под настроение собеседника.
— На какой стадии сейчас переговоры? — спросил Бук.
— Нам предстоит заключить соглашение с Краббе и Народной партией. Оппозиция отказалась сотрудничать. Вы можете сами прочитать обо всем.
— Прочитаю, — сказал ему Бук. — Только сначала вы должны узнать мою точку зрения. Мы находимся в состоянии войны. Нравится нам это или нет, но мы должны объединиться. И с Краббе, и с прогрессистами. Я намерен работать над созданием широкого, всеобъемлющего соглашения. Война не время для межпартийных разборок.
Плоуг вздохнул:
— Прекрасная позиция. Монберг разделял ее. К сожалению…
— Я не Монберг.
Бук перелистывал бумаги, приготовленные для него Плоугом, и вдруг замер. В одной из папок лежало несколько фотографий, таких кровавых и жестоких, что Буку показалось, что его день из сновидения превратился в кошмар.
Женщина в голубом халате, привязанная к столбу, покрытая кровью, на шее и на груди ужасные раны. Крупным планом бледное лицо, мертвое, но все еще полное боли и страха.
Плоуг шагнул к нему, сконфуженно приложив руку ко рту.
— Простите. Я не проверил содержимое папок, собирая документы.
— Это та женщина из Минделундена? — спросил Бук, припомнив газетные заголовки.
— Монберг проявлял к делу особый интерес и просил держать его в курсе всех подробностей.
— Я не знала об этом, — сказала Карина. — Он не говорил…
— Он просил держать его в курсе, — повторил Плоуг довольно сердито.
— Если нужно было знать Монбергу, то, значит, нужно знать и мне, — сказал ему Бук.
Вид крови его не шокировал. В душе он оставался фермером, практичным человеком, и не сторонился суровой действительности.
— Чуть позже, — пообещал Плоуг и, подойдя к столу, сложил фотографии обратно в папку.
Рабен провел день в тюремной мастерской, сколачивая птичьи кормушки для парков. Одной и той же формы, снова и снова. У него стало хорошо получаться. Может, настолько хорошо, что ему удастся устроиться где-нибудь плотником.
Ему обещали, что во второй половине дня будет получен ответ на его последнюю просьбу об освобождении. Он ждал до четырех, а потом, измученный скукой однообразного труда и ожиданием, выскользнул из боковой двери, прошел к проволочному забору, что отделял тюрьму от больницы.