26
Ронни бежал примерно минуту, потом день превратился в ночь, будто на миг случилось полное солнечное затмение. Он вдруг зашатался в удушливой зловонной бездне, оглушенный катившимся по земле громоподобным грохотом.
Словно кто-то разом выбросил в небо над головой миллион тонн едкой черно-серой вонючей муки, которая жгла глаза, забивала рот. Он немножко проглотил ее, выкашлял, снова глотнул. Рядом кружились какие-то серые призраки. Больно на что-то наткнулся – должно быть, на пожарный гидрант, ударился о проклятую хреновину, с размаху грохнулся на твердую землю, которая шевелилась, дрожала, стонала, точно некое проснувшееся гигантское чудовище.
Кто-то об него споткнулся, упал. Женский голос чертыхнулся, извинился. Донесся мимолетный запах тонких духов. Ронни вывернулся из-под женщины, с трудом поднялся на ноги, и кто-то сразу же налетел сзади, опять сбив его на землю.
Задыхаясь в панике, он встал на четвереньки, увидел ту самую женщину, похожую на серую снежную бабу, державшую в руках пару туфель. Тут в него врезался толстый огромный мужчина, обругал, оттолкнул, захромал дальше, накрытый туманом.
Потом его снова свалили.
В голове вертелись воспоминания о людях, насмерть задавленных паникующей толпой. Ронни поднялся, оглядываясь на засыпанные снегом фигуры, возникающие из темноты. Поискал под бегущими босыми и обутыми ногами чемодан с кейсом, увидел, схватил и опять упал на спину, завопив:
– Мать твою!
В голову копьем вонзился каблук-шпилька.
Вдруг настала тишина.
Умолк рокот и грохот. Земля перестала вибрировать. Сирены утихли.
Он на мгновение воспрянул духом – жив, цел!..
Люди движутся мимо медленнее, спокойнее. Кое-кто прихрамывает. У некоторых в волосах поблескивают осколки стекла. В черно-сером мире присутствует только одна яркая краска – кровавая.
– Не может быть такого, – прозвучал рядом мужской голос. – Просто не может.
Ронни увидел Северную башню, а справа от нее жуткое месиво искореженных конструкций, камней, плит, оконных рам, раздавленных автомобилей, горящих машин, разбившихся тел, неподвижно лежащих на замусоренной и запачканной кровью земле.
И небо на месте Южной башни.
На том месте, где она должна была быть.
Где ее больше не было.
Была три минуты назад, а теперь больше нет. Он зажмурился, заморгал, убеждаясь, что это не фокус, не оптическая иллюзия. В глаза снова набилась пыль, и они заслезились.