И тогда все наладится.
Прежде он был мальчишкой, подчинялся своим инстинктам и делал ошибки. Теперь он стал мужчиной. У него есть опыт, он понял всю важность терпения и знал правовую систему снаружи и изнутри.
Блистательный мистер Босу не намерен трудиться за конвейером. И выполнять тяжелую, монотонную работу. Он не будет каждый день кланяться и выражать свою благодарность за то, что ему, жалкому выродку, позволили зарабатывать себе на хлеб.
Он заслужил награду. И не собирался когда-нибудь еще возвращаться в тюрьму.
Нет, нет, у него есть планы. Можно сказать, карьера. Он задумался над этим еще до того, как связался со своим загадочным благодетелем — человеком, устроившим ему досрочное освобождение и уладившим все неизбежные формальности.
Мистер Босу собирался заработать уйму денег, делая то, что у него получалось лучше всего: разрушать чужие жизни.
Он улыбнулся, скомкал в кулаке пластиковый кофейный стаканчик и поднялся из-за стола. К нему тотчас же обернулись, посмотрели. И так же быстро отвели взгляды.
Мистер Босу уже один раз ошибся — двадцать пять лет назад. Он оставил ее в живых.
И повторять эту ошибку он не хотел.
Глава 12
Кэтрин ехала к отцу. Солнце садилось, еще один день подходил к концу. Зима поднимала уродливую голову. Кэтрин совсем измучилась. Ее охватила глубокая усталость, заставлявшая чересчур крепко стискивать руль и ерзать на сиденье. Джимми всегда поддразнивал жену и говорил, что она ужасный водитель и однажды уснет и разобьется насмерть, прежде чем доберется до первой остановки.
Воспоминание о Джимми отозвалось острой, режущей болью где-то в глубине. Сколько времени прошло с того момента, когда они сказали друг другу доброе слово? Сколько лет миновало с тех пор, когда они хотя бы делали вид, что любят друг друга? Наверное, это не важно. Он оставался неизменной частью ее мира, и она тосковала по нему, точь-в-точь как калеки тоскуют по отрезанной руке. Тогда у Кэтрин было все, теперь же она ощущала себя до странности ущербной.
Она подъехала к дому отца. Ее дому. Родители купили его, когда ей исполнилось пять лет. Одноэтажная постройка, окруженная точно такими же скромными домами и участками. Немногое изменилось за эти годы. Все та же белая наружная обшивка и красные ставни. Вторник — день уборки. В субботу все возились в саду. А вечером в среду отец вместе с Макглахенами и Боделлсами пил пиво и играл в карты. И сейчас во время ее визита он станет рассказывать об их детях и внуках. Кто-то из ее сверстников теперь заправляет бакалейным магазином, кто-то работает в банке, кто-то водит грузовик и бахвалится собственным домом, кучей лохматых ребятишек и веселых собак. Дети, с которыми она играла, жили нормальной, счастливой жизнью.
Иногда, вскоре после того как случилось несчастье, она удивлялась: почему на ее месте не оказался никто из них? И никто из них не увидел синий «шевроле»? Почему их не остановили и не предложили поискать загадочную пропавшую собаку?
Господи, она ненавидела эту улицу.
Кэтрин припарковала «мерседес». На отцовском крыльце горел фонарь, освещая коротенькую кирпичную дорожку и четыре ступеньки, ведущие к парадной двери. Она глубоко вздохнула, приказав себе не забывать о деле, и вылезла из машины.
Ее охватил холод, и Кэтрин невольно задрожала. Она посмотрела вперед, туда, где под деревьями густел сумрак — точь-в-точь темный туннель, откуда нет выхода. Она оглянулась и увидела то же самое.
И почувствовала, как ненавидит это проклятое место — дом, сад, обстановку семидесятых годов. Жестокая судьба привела сюда ее родителей. И насколько она могла судить, еще большей, на этот раз сознательной, жестокостью оказалось то, что они не переехали.
«Дело не в обстановке, — твердил ее отец после случившегося. — Это был всего лишь один человек. Если мы переедем, как отнесется к этому Кэтрин?»
«Я бы подумала: вам не все равно».