Звонок, однако, продолжал надоедливо дилинькать, прогоняя остатки сна. «Точно, руки заняты», — подумала Катя, сбрасывая ноги с раскладушки и протирая глаза. Мысль получилась будничная, какая-то очень семейная, словно Катя была не Катя, а обремененная тремя детьми домохозяйка, которая, устав от хлопот по дому, прилегла отдохнуть, а теперь вот вынуждена вставать, чтобы открыть дверь растяпе-мужу, который не догадается поставить на пол пакет с продуктами и достать из кармана ключ.
Шаркая по полу кроссовками — она спала, не раздеваясь, — и зевая во весь рот, она подошла к двери и отперла замок, даже не удосужившись заглянуть в глазок — в конце концов, кто это мог быть, если не Андрей?
За дверью стоял очень серьезный молодой человек, который был бы очень похож на Андрея, если бы не милицейская форма с погонами старшего лейтенанта. Катя отшатнулась — слава Богу, только внутренне — и вовремя сдержалась, чтобы не захлопнуть дверь. Вот черт, обреченно подумала она. Андрей придет, а меня нет... в кутузке я, знаете ли. Оперативно работают, про себя похвалила она «внутренние органы». Молодцы.
— Здравствуйте, — вполне мирно сказал милиционер. — Войти можно?
— А зачем? — осторожно спросила Катя. — Вы, вообще-то, кто?
— О, Господи, — устало сказал старший лейтенант. — Участковый я. Старший лейтенант Вологдин. Вот мое удостоверение.
Катя бросила на удостоверение быстрый невнимательный взгляд и посторонилась, пропуская милиционера в квартиру. Когда тот прошел мимо нее, повернувшись спиной, она подумала, что неплохо было бы гвоздануть его чем-нибудь по фуражке и дать тягу, но гвоздить старшего лейтенанта было нечем, а позади, на лестнице, явственно прослушивались какие-то голоса и смутная возня. Кто-то охнул там испуганным бабьим голосом, и другой голос — мужской и сердитый — сказал: «Проходите, проходите...» «Они что, всем отделением пришли меня арестовывать?» — все еще ничего не понимая, подумала Катя. Она закрыла дверь и пошла за участковым.
Тот стоял на пороге комнаты и с интересом оглядывал богатую обстановку, состоявшую из старой раскладушки и одинокого морского пейзажа на стене.
— Кучеряво живете, — сказал он как бы между прочим. — Что-то я вас раньше здесь не видел.
— Я купила эту квартиру, — сказала Катя. — Вот только вчера въехала, еще не успела вещи перевезти.
— Ага, ага, — рассеянно покивал участковый, — ясно. Шума на лестнице не слышали? Недавно, с час назад, не больше.
— Шума? — переспросила Катя. — Вы знаете, я спала. Я в ночь работаю, так что... А что, случилось что-нибудь?
— Случилось, — ответил участковый. — Человека в вашем подъезде зарезали. Совсем распоясались, сволочи... извините.
Вот оно что, подумала Катя. Зарезали кого-то... Значит, он не по мою душу. Кому-то другому не повезло. Интересно, кому? Алкаши какие-нибудь бутылку не поделили...
Внутри ее тела вдруг словно начали тикать большие старые часы — неторопливо, размеренно, со все нарастающей силой. Это тиканье вскоре заполнило Катю целиком, от макушки до кончиков пальцев на ногах, превратившись в мерные глухие удары, и она не сразу поняла, что слышит биение собственного сердца. Дневной свет мигал в такт этим ударам, и Катя почти не слышала собственного голоса, когда отвечала на дежурные милицейские вопросы: имя, паспортные данные, с какого времени проживает в этой квартире... Она уже все знала и совсем не удивилась, когда старший лейтенант Вологдин, приподняв фуражку и почесав согнутым мизинцем макушку, сказал:
— Такое дело, гражданка Воробей... Соседи показывают, что убитый этот вчера у вас гостил. Бегал по квартирам, раскладушку искал... вот эту самую, похоже. — Он кивнул в сторону ничем не застеленной раскладушки, сиротливо торчавшей посреди пустой комнаты.
— А, этот... — словно со стороны услышала Катя собственный голос. — Ужас какой, Господи!
— Похоже, этот самый, — подтвердил участковый, внимательно глядя на Катю. — Шатенистый такой парень, лет двадцати пяти — двадцати семи, под метр восемьдесят. Серый костюм, серые туфли. Фомин Андрей Юрьевич. Хотите посмотреть?
— Посмотреть?
— В смысле, опознать, — поправился участковый.