— Время уходит, забирая с собой столь многое, — говорил Накодо, сцепив руки за спиной. — Молодые становятся взрослее, взрослые стареют, старики умирают. Лепестки вишни осыпаются, снова расцветают и снова осыпаются. Строят и сносят здания, на их месте возводят новые здания. Одно за другим, и наконец уже не узнать улицу, на которой рос. Старые обычаи просто перестают существовать, как и люди, которые их соблюдали. Как бегущие облака. Говорят, что времени подвластно все, что даже воспоминания меняются. Но я думаю — правда ли это? Неужели ничто не остается прежним? Неужели перемены — единственное, что неизменно?

— Если вы притащили меня сюда отвечать на такие вопросы, я вас жутко разочарую.

На секунду Накодо просто застыл, весь в своих мыслях. Потом кивнул и медленно пошел обратно к столу. Сел, положив сцепленные руки на стол.

— Простите меня. В последнее время то и дело впадаю в такую сентиментальность. В общем, я просто хотел сказать, что жизнь сегодня, наверное, совсем другая. Для молодых людей.

По-моему, эта мысль была ему не по вкусу.

— Короче говоря, когда Миюки исполнилось двадцать, я разрешил ей покинуть дом. Найти квартиру и гоняться за этой мечтой «найти себя». — Он глубоко вздохнул и потемнел лицом. — Я пожалел об этом своем решении. К счастью, по моей просьбе кое-кто за ней приглядывал. Отчеты этих людей были очень тревожными. В самом деле, очень. Я приказал Миюки вернуться домой. Когда я объяснил ей почему, она обвинила меня в том, что я за ней шпионю.

— Вроде так оно и было.

— Ради ее же безопасности. Есть масса причин, по которым человек с моим положением сочтет такие предосторожности необходимыми.

— Все может быть, — сказал я. — Но есть масса причин, по которым вашей дочке это могло встать поперек горла. Она молодая женщина, в самом соку. Может, хочет иметь шанс самой пройти по миру, без папочки, который вечно сопит над плечом. Посмотрите с этой стороны, тогда легко понять, чего она так хотела слинять от… ну, от всего этого.

Господин Накодо слегка скривился, потом опустил грустные очи долу.

— Я всегда завидовал способности иностранцев прямо выражать свои мысли.

— Я не хотел…

— Пожалуйста, не извиняйтесь. Искренность — это привилегия, которой мы, японцы, обладаем слишком редко. Но, господин Чака, боюсь, вы не понимаете. Моя дочь исчезла.

Вот оно, после всех хождений вокруг да около. Я все равно не въезжал, каким боком имею к этому отношение, но выпытывать не собирался. Когда возьмешь интервью у стольких людей, узнаешь, что чем меньше просишь, тем больше тебе дадут.

— Это случилось вчера, — сказал Накодо. — Я послал водителя забрать дочь из ее квартиры в Минами-Аояма, но Миюки там не оказалось. Потом, примерно в пять часов пополудни, как мне сообщили, у нес случился тяжелый эпилептический припадок в заведении, известном как «Патинко счастливой Бэнтэн». Зал рядом со станцией Уэно. В отчете говорится, что мужчина по имени Билли Чака позвонил в «скорую». Машина из больницы Токийского университета приехала через несколько минут. Медики положили мою дочь на носилки. Но не успели они дойти до машины, как Миюки проснулась. Команда «скорой» сказала, что, едва они вынесли Миюки на улицу, она просто развязалась, спрыгнула с носилок и убежала. С тех пор ее никто не видел.

— Это была ваша дочь?

— Была. И есть. Миюки, моя дочь.

Я вспомнил, как Миюки лежала, а шарики патинко медленно катились по полу. Вокруг стояли шмели, девушка спала, Гомбэй с менеджером таращились на ее нижнее белье. И конечно, я вспомнил ее родинку.

— Вы видели этот ее припадок, правильно?

— Точно, — подтвердил я.