Книги

Тысяча жизней подряд

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты и так уже сделал слишком много. Мы оба могли утонуть. Я вела себя слишком легкомысленно. – Охотник за душами мог похитить души у нас обоих. Последнее я, впрочем, вслух не произнесла. Когда доходило до дела, слух у бабушки мог быть острее, чем у рыси. Об этом мы могли поговорить с ним только там, где будем одни.

– Если бы ты не была так неосторожна, мне не пришлось бы тебя спасать, – серьезно ответил он.

Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули от смущения.

– Обычно я веду себя более разумно, – сообщила я, хотя на него это не произвело никакого впечатления. С его точки зрения, подобное утверждение не могло быть сколько-нибудь правдоподобным.

– Большая часть того, что делает нас счастливыми, неразумно, – к моему удивлению, ответил он.

Я наклонила голову.

– Ты придумал?

– Нет. Это Монтескье[9].

– А ты всегда бродишь где-то поблизости, спасаешь девушек и цитируешь французских философов?

– А ты знаешь, кем был Монтескье? – удивленно вскинул брови он.

– Я читала его «Персидские письма», – призналась я, уверенная, что он – один из немногих парней, что не найдут мой интерес к философии странным.

– И тебе понравилось?

Я пожала плечами:

– Мне кажется правильным, что Монтескье не настаивает на том, что все люди должны иметь одинаковые представления о морали, вне зависимости от того, насколько они социализированы. Мы вырастаем, подверженные различным влияниям, и они делают нас такими, какие мы есть. Быть другим – это нормально, и мне это нравится.

Я сама являлась кем-то совершенно другим и знала, что люди обычно не были особенно терпимы. Возможно, именно поэтому мне так нравились высказывания Монтескье. Однако и с моим спасителем тоже было что-то не так, даже если он этого не признавал. Пока. Я даже не ждала от него комментариев.

– Ну, Питер Кларк – единственный разносчик почты на Олдерни, и, к сожалению, он самый ненадежный почтальон в мире. И хотя он один из самых симпатичных людей, которых я знаю, он никогда не был особенно организованным, – рассказала я. – Чаще всего он не может разнести почту, потому что помогает вдове Моро с ее кроликами или пьет чай с Бобом Фростом. Старик прикован к инвалидному креслу и чувствует себя на своей ферме немного одиноким. А еще есть малыш Сидни. Его отец трудится на материке, и Питер играет с ним в футбол, пока мать Сидни на работе.

Слова, которые я произносила, в моем представлении имели смысл, однако выражение на лице парня становилось все более непонимающим. Да и как он мог понять нашу островную жизнь? Я перестала говорить, и его губы снова изогнулись в улыбке. Я осторожно прислонилась к полке. Эта улыбка вынуждала меня говорить чепуху и надеяться на что-то совершенно невероятное.

– И что этот добряк делает с моей почтой? Привязывает ее к лапкам островных голубей, чтобы те не скучали?

– Вполне возможно, – со смехом отозвалась я. Так значит, чувство юмора у него присутствовало. Это становилось все интереснее. – У Питера большое сердце.

– Я хотел бы как-нибудь познакомиться с этим образцом альтруизма, но, видимо, до нас очередь так и не дойдет.