— Лани! — взмолилась я. — Спускайся. Я знаю, ты здесь.

Темноту прорезал луч света сверху. Сестра шагнула к краю сеновала, зажав фонарь подбородком. Свет отбрасывал длинные тени на ее бледное лицо, превращал в страшную пародию на Лани.

— Да, здесь.

— Что ты там делаешь? — крикнула я, боясь услышать ответ.

— Помнишь, однажды мы с тобой играли, и на нас спикировала летучая мышь?

Я кивнула. Нам было по восемь лет — переходный возраст, когда еще хочется играть понарошку, но уже просыпается тяга к приключениям. Мы набили рюкзаки куклами и розовыми пластмассовыми чашечками и взобрались по крутой лестнице на сеновал, решив устроить чаепитие на тюках с сеном. Я не дружила с высотой и потому всегда боялась сеновала — даже до того, как на нас спикировала летучая мышь. Она задела мои волосы; кожистые крылья рассекли воздух, и по спине у меня побежали мурашки. Я в ужасе завизжала, съежилась, прикрыв голову руками. А сестра осталась спокойной. Лани права — в нашей паре она была смельчаком.

— Да, — вновь кивнула я. — Папа сказал, что мышь хотела выпить чаю.

— Помнишь, дедушка прибежал с метлой нас спасать, залез сюда и начал размахивать этой штукой? А бабушка стояла внизу и кричала ему — осторожно, не то упадешь и сломаешь шею?

— Помню.

— Тебе не кажется смешным, что люди настолько озабочены своей смертностью? Дедушка не упал и не сломал шею. Он не умер в тот день, зато умер через пять лет. Разве эти пять лет что-то изменили, по большому счету? Еще несколько сборов урожая, еще несколько рождественских праздников. Потом — бац! И какой-то пьяный подросток стирает тебя с лица земли.

— Пять лет — долгий срок, Лани. А жизнь бесценна.

— Разве? Даже если ты не делаешь в жизни ничего хорошего? Не меняешь мир к лучшему, не приносишь никакой мало-мальской пользы, а только разрушаешь чужое счастье?

— Лани, спускайся. Мне будет гораздо удобнее рассуждать на экзистенциальные темы, когда ты окажешься на твердой земле.

Она отбросила фонарик, лицо вновь погрузилось во тьму.

— Прости, сестренка. Я не спущусь. Во всяком случае, по лестнице.

— Тогда я поднимусь, — предложила я с гулко бьющимся сердцем. — Ладно?

— Дело твое.

Лестница оказалась еще ненадежнее, чем я помнила; меня накрыло волной страха. Я утешалась тем, что тут дерево осталось твердым — в отличие от прогнившего крыльца. Поднимаясь, я не уставала благодарить темноту — она мешала увидеть землю. Наконец я добралась до сеновала, под ногами зашелестели остатки старого сена. Я не могла заставить себя подойти к краю, где стояла Лани. В детстве она обожала торчать на краю помоста и наблюдать за кипучей амбарной жизнью внизу — словно королева, обозревающая свои владения. Я никогда не составляла ей компанию, очень боялась. Меня злила подобная несправедливость. Мы ведь близнецы. Почему же способность нормально переносить высоту не дана мне? Со временем я поняла, что это касалось не только высоты; моя сестра вообще не испытывала страха.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Что ты здесь делаешь? — эхом прозвучало в ответ.