– Как думаешь, сегодня достаточно тепло, чтобы посидеть снаружи? – спросила она.

– Более или менее.

Небо отсвечивало фиолетовым, последние лучи солнца еще пробивались на самый дальний край моря. Они сели, подняв воротники, с бокалами вина в руках.

– Можно тебя кое о чем спросить? – произнесла Кэтрин.

– Давай спрашивай. – Он решил, что она спросит про мать, но ошибся.

– Та женщина, с которой ты встречался, Хелен, – ты с ней больше не видишься?

– Нет, не вижусь.

– Почему?

Во рту остался отличный вкус вина, оно чуть отдавало черной смородиной. Он съездил в Уитби почти сразу по возвращении из Новой Зеландии. Обещания надо выполнять, а это выполнить оказалось нетрудно. Дочь Хелен, он нашел ее. Разве он не поклялся когда-то это сделать?

Сидя у Хелен в ее маленькой, заставленной вещами гостиной, он смотрел, как менялось ее лицо, по мере того как он рассказывал, что и как нашел, как натягивается кожа у нее на скулах. Наблюдал за его меняющимся выражением, пока она разворачивала листок бумаги, на котором он записал адрес Сьюзен. Чего он ожидал? Слез радости? Облегчения? Вместо этого она уставилась в пол, и что бы она там ни чувствовала, все это она прочно удерживала в себе.

Когда спустя некоторое время он попытался ее обнять, она отстранилась.

Предательство и бегство ее дочери воздвигало между ними стену, кирпичик за кирпичиком.

– Не знаю, – ответил он Кэтрин. – В жизни всякое случается…

Кэтрин кивнула.

– А жаль. Когда она приходила в больницу, она мне показалась очень хорошей, доброй.

А Хелен, Элдер это знал совершенно точно, по-прежнему время от времени ходит на тот утес возле Солтуик-Бей и приносит цветы на то место, где Сьюзен видели в последний раз. Как будто он ее не нашел, как будто она действительно умерла. Он не знал, написала ли она Сьюзен и напишет ли хоть когда-нибудь.

– Этот суд, – начала Кэтрин.

– Есть реальный шанс, что до него дело не дойдет.

– Что ты хочешь сказать?

– Он может признать себя виновным.