– Как? Уже? – растерялась я. Дождь не переставая барабанил по навесу. – Давай хотя бы грозу переждем.

– Я бы сейчас вышел под дождь, вымок насквозь, заболел и сдох. Такое настроение, – усмехнулся Богдан.

– Стой здесь, я скоро вернусь, – с трудом проглотив комок в горле, сказала я.

– Куда ты? – растерялся Волков.

– Я быстро! – выкрикнула я, потянув на себя железную дверь.

И снова, не дождавшись лифта, побежала вверх по лестнице. Главное – не струсить. Меня одолевала злость. За время моего подъема столько воспоминаний успело пролететь в голове. Вспомнила случай в осеннем парке, когда Богдан, еще не зная меня, пришел на помощь и дал отпор хулиганам, пытавшимся отнять телефон (с телефонами мне, конечно, вечно не везет). Вспомнила болото и ту темную страшную палатку, в которой ко мне приставал пьяный Генка… А еще вспомнила одну зимнюю праздничную ночь. В детстве Богдан отмечал Новый год у нас дома, потому что тетя Ника в это время вечно была на гастролях с театром. Я вспомнила, как мы с Витькой и Богданом спустились во двор смотреть, как соседи запускают фейерверки. Один из снарядов, вдруг изменив траекторию, срикошетил от столба и едва не угодил в нас. Богдан вовремя потянул меня за капюшон и повалил в снег. В тот вечер, лежа в глубоком холодном сугробе под залпы салюта, мне впервые захотелось наконец признаться ему в любви. Хотя я и не верила, что Волков смог бы ответить мне взаимностью. Тогда мне было всего двенадцать, а ему – шестнадцать. Но я бы призналась, я бы обязательно набралась смелости, если б на мою благодарность о спасении он не ответил: «Не за что. Мы же с тобой настоящие друзья, Майя. Ты можешь всегда на меня рассчитывать».

Волков тоже может на меня рассчитывать. Всегда. Да, пусть он не любит меня как девушку, но он мой друг. Настоящий. И этот человек, его биологический отец, должен знать, что он в этой жизни потерял. Почему больно одному Богдану? Это несправедливо! С тяжелым сердцем я снова подошла к двери и нажала на кнопку звонка. От птичьей трели даже в дрожь бросило. Я волновалась.

На сей раз дверь открыл отец Богдана.

– Девушка, вы что-то еще хотели? – спросил он шепотом.

– Хотела, – громко сказала я. – Поговорить о вашем сыне.

Мужчина сразу переменился в лице. Сразу понял, о каком сыне я буду вести речь. Отец Богдана тут же воровато огляделся, а затем вышел на лестничную клетку прямо в носках. Плотно закрыл за собой дверь.

– Может, мы выберем более удачное время для разговора? – негромко спросил он. – Мне сейчас неудобно об этом разговаривать.

В ту минуту я сама чуть нервно не расхохоталась. Мы проделали такой путь сюда, который нам чуть жизни не стоил, а он предлагает перенести разговор на более удобное для него время? Ага, разбежался!

– Вы ведь всегда знали, что у вас есть сын? – с места в карьер спросила я, проигнорировав его предложение.

– Всегда знал, – извиняющимся голосом проговорил мужчина. Мне было даже как-то не по себе смотреть в эти до боли знакомые зеленые глаза. С ума сойти, как они с Богданом похожи! – Ника меня этой новостью тогда огорошила. Мы и не встречались с ней. Ну, было пару раз… Ну и что? Это ничего не значило. А тут заявилась ко мне домой с такой новостью. Как гром среди ясного неба. А у меня на тот момент карьера в гору шла, в Москву звали. Да и не был я готов к такому. Я Нику даже толком не знал! И не любил ее никогда. Попросил сделать аборт, она отказалась. Забрала вещи и уехала, не оставив никому своего нового адреса. Я поначалу даже не знал, в какой она город сбежала.

– И вы никогда не хотели узнать, что стало с вашим ребенком? – поразилась я.

– Честно сказать, думал, Ника все-таки решилась прервать беременность. Она никогда не была похожа на девушку, мечтавшую о семейном очаге. Ника – жесткая, амбициозная карьеристка. Всегда хотела, чтобы ее имя было на слуху. И вот, прославилась же… – Мужчина горько усмехнулся. – Когда ее имя загремело, она несколько лет держала в тайне свою личную жизнь. А потом в одном из интервью все-таки рассказала о сыне, Богдане. Я так боялся услышать правду, потому что все эти годы периодически возвращался мыслями к Нике. Я не хотел верить, я все отрицал. После интервью все-таки набрался смелости и нашел ее контакты, позвонил. Так она мне угрожать стала, чтоб я больше в ее семью не лез. Сказала, что если сунусь – опорочит меня, с грязью смешает и карьеру загубит. Хотя меня и порочить не в чем. Она на момент нашей связи уже была совершеннолетней. Но я все равно испугался. Насочиняет обо мне небылиц, и ей поверят. А у меня на тот момент жена была беременная.

– И вы назвали сына Богданом? – дрогнувшим голосом спросила я. Мне вдруг показалось, что я нахожусь в какой-то ужасной мелодраме, которую хочется срочно переключить и навсегда забыть о ней.

– Назвал Богданом, – кивнул мужчина. – Честно, я часто о нем думаю. И совесть гложет. Но уж столько времени прошло. В итоге я так и не решился дать о себе знать. Да даже не думал, что он сам ко мне приедет. Ника говорила по телефону, что никогда не сознается в том, что биологический отец ее сына жив. А узнай Богдан правду, то он бы и не решился прийти ко мне… Тут же бы возненавидел. И я его понимаю.

– Он узнал правду, – сказала я. – Только не всю. А теперь, когда картина прояснилась, действительно возненавидел. У вас было столько лет, чтобы познакомиться с ним. С ума сойти! А вы ведь даже не знаете, как прошло его детство. Какой он… замечательный! Богдан очень мечтал о настоящем отце. О братьях, сестрах… – Я вспомнила наш недавний разговор в Юрьево.