Это уж точно.

– О господи, – вскрикивает Сиенна таким высоким тонким голосом, что меня передергивает.

– Боже, Си, на твой ультразвук слетятся летучие мыши со всего городка! – ворчит Айзек.

Я же, проследив за ее взглядом, вижу на стене библиотеки гигантское стилизованное граффити. Буквы алые, потекшие, словно их написали кровью:

Автор надписи оттенил каждую букву серым и черным, чтобы слова выглядели объемными. Жутковато. Но круто.

– Талантливый чувак, – говорит Айзек.

– С чего ты взял, что это парень? – спрашиваю я.

– Чувиха. – Он поднимает руки, будто сдается.

– Спасибо, – улыбаюсь я.

– Твоя работа? – шутит Айзек.

– Конечно! Мы же все знаем, как Лайла красиво рисует. Людей, например… таких, с ручками-палочками и головами-кружочками, – поддразнивает Чейс, еще крепче прижимая меня к себе.

Можно было бы, конечно, съязвить в ответ, но я и правда ужасно рисую.

До дома еще минут пять. Мимо пробегает парочка студентов, изображающих купидонов. Из одежды на них – только куски простыней, прикрывающие задницы. Надеюсь, они схватят обморожение. Придурки.

– Все с ума сошли, – смеюсь я.

Мы сворачиваем за угол, проходим кофейню, горячо любимую всеми студентами, и выходим за границы студгородка. Здесь еще темнее. Плотное переплетение голых ветвей не пропускает свет. Мне всегда страшно ходить здесь в одиночку поздно вечером, хотя, как правило, тут все тихо и мирно. За все время в университете случилось всего лишь одно ограбление, и даже оно не в счет, потому что грабитель нахлестался виски и пытался украсть кошелек у своей же девушки.

Сиенна идет впереди, покачивая худенькими бедрами. Айзек – справа, чуть позади, смеется над ее шуткой.

И тут я замечаю на противоположной стороне улицы парня в толстовке. Идет из клуба? Я снова закусываю нижнюю губу. Я всегда так делаю, когда нервничаю. После смерти родителей я чуть не отгрызла ее к чертям собачьим.

– Тебе не тесновато, Лайл? – усмехается Чейс.

– А? – Оглядываюсь и вижу, что он сошел на проезжую часть, а я иду по тротуару одна. – Ой…