Я прикусила язык, понимая всю абсурдность сложившейся ситуации. Фактически, я выкладывала в своей голове шаги захвата надзирателя, по глупости шла прямиком ему в руки. Но у меня не было никаких прямых улик, кроме своих воспоминаний, чтобы засадить этого человека за решетку. Что мне дал надзиратель за три года пребывания под его контролем? Выносливость, способность к обращению с холодным оружием, способность к хакерству. Чего я лишилась за эти три года? Свободы. Я потеряла свободу по вине своего отца. Он променял мою свободу на возможность отыграться своему другу. Так почему же я пытаюсь отомстить надзирателю? Почему я не собираюсь отомстить своему отцу? Ответ на вопросы возникает сам собой: у меня нет веских доказательств и никто моим откровенным признаниям не поверит.
Я невольно посмотрела на Людовика. Он с интересом изучал фотографии моей семьи, которые стояли рядом с телевизором. На одном из снимков, мой старший брат Александр в возрасте двенадцати лет лепил снеговика. Родители успели заснять его в момент смеха. Брат практически не улыбается после автокатастрофы, и мне редко удается застать на его лице улыбку. На второй фотографии улыбающиеся семейство отдыхает где – то в ближайшем Подмосковье. Александр, единственный, кто не удосужился улыбнуться в камеру.
Я вернулась к изучению предоставленной мне информации. У нас с Людовиком был своего рода доверительный барьер, который касался и пролегал лишь по прямой рабочей сферы. Однако, я не горела желанием рассказывать ему всю правду о своём прошлом. Да и с какой стати я должна это делать? В нашей семье принято решать свои проблемы самому. Я делала вид, что занята изучением напечатанного текста, но мои глаза меня подводили. Они словно не видели текст, а проходили сквозь него, заставляя меня видеть белую бумагу с чёрными полосками. Я от досады швырнула листы на кофейный стол и облокотилась на спинку дивана. Одно из самых приятных для меня воспоминаний всплыло в моей голове.
Я рассортировывала документы по датам, доставая разложенные в непроизвольном порядке бумаги, покоящиеся в коробках. Работа не сложная, но пыльная. Сгусток пыли поднимался ввысь, каждый раз когда я доставала новый лист исписанной бумаги. Он ненадолго задерживается в комнате, словно осматривая новый для него мир, и медленно оседал на то же место, где лежал раньше, не удосуживаясь осесть где-нибудь ещё. Несказанная забастовка пыли меня веселила. Я не раз ловила на своём лице улыбку, заставляющую меня смутиться. Я потерялась во времени. Мною уже были разложены две огромные коробки, освобождённые от своего груза, мирно отдыхающие на полу, рядом с их полными сородичами. Конкретного места разложения бумаг мне не говорили, поэтому я клала их в стопки на все тот же пол, но уже подальше от окружающих меня коробок.
– Недурно, отец будет доволен. – Андрей появился за моей спиной бесшумно, впрочем как и всегда.
– Я успела сделать не так уж и много. Хвалить меня особо не за что.
– Сама скромность. – Андрей положил на мое плечо ладонь. – Пошли прогуляемся. Хватит тебе дышать этой гадостью.
– Мне нужно закончить работу.
– Мне нужно заниматься. Мне нужно тренироваться. Мне нужно закончить работу. – Передразнил он меня. – А тебе когда – нибудь приходило в голову: мне нужно развлекаться?
– Оно ушло в отпуск и просило передать, что вернётся не скоро. – Шутливо отозвалась я.
– Считай, что отпуск закончен. Отец привёз двух новых лошадей в конюшню и разрешил мне их тебе показать.
– Зачем?
– Он поощряет действиями твои старания. Ты же не отгадала ещё его загадку.
– Ты знаешь о ней?
– Отец поделился со мной новостью, когда я спросил у него, почему на твоём теле появились новые царапины.
Я невольно потянулась взглядом к моим запястьям. Они оказались окутаны в тонкую кофту, старательно пытаясь скрываться в паутине вязаной шерсти, лишь маленьким розовым хвостиком выглядывая из обволакивающего их материала, словно боясь выпустить своё дитя в новый мир. От Андрея не укрылся мой беглый взгляд. Он осторожно, будто пытаясь спугнуть нависшую над нами тишину, оголил запястье левой руки. Он поднёс ее к своим губам и поцеловал там, где царапина приобретала более красный оттенок. Я заворожённо наблюдала за действиями Андрея, стараясь лишний раз не моргать. Он умел вести себя утонченно, хотя временами не мог держать порыв своей грубости.
– Идём, тебе понравится.
Он протянул мне руку. Я, прежде чем ее взять, огляделась. Пыльное помещение чердака одного из домов, относящейся к своеобразной пристройке, выполняющей функцию хранилища давно не использованных вещей, более меня не привлекало своей уединенностью. Моя ладонь оказалась у Андрея в руке. Он улыбнулся, рывком поднял меня на ноги и поспешил увезти из помещения, пока я не передумала о принятом решении. Его поспешность оправдывала себя: я меняла решения как метеор, временами заставляя моего собеседника усомниться в моей компании. Андрей был не такой. Он умел слушать, умел ждать, давал дельные советы. Как друг, он меня вполне устраивал.
Мы вышли на улицу. Я сделала глоток свежего воздуха. Моему взору открылась небольшая поляна и прилегающая к ней дорога, ведущая в лес. Конюшня располагалась на небольшой поляне, спрятанной от посторонних глаз. Фасад домов скрывал конюшню, а лай собак перебивал ржание лошадей. Лошади – животные спокойные. Надзиратель никогда не терпел неповиновения. Иногда, если кони ржали в ночное время суток, на утро их уже заменяли другие. Надзиратель не говорил нам, что он делает с животными, и пропускал наш прямой вопрос мимо ушей. Сегодняшнее знакомство с новыми лошадьми не исключение из правил.
– Лаврецкая.