– Ну, дык ить, это ж… Хорошо бы.

Открыв холодильник, я вынул единственное, что он морозил – початую бутылку «White Horse». После отъезда Саши одиноким стал не только я.

А бутылку мне подарил на мой день рождения все тот же Пермяков.

– «Вите хорсе», – прочитал Иваныч.

После второй он спросил, словно извиняясь:

– Антон, ты что, приговор по завтрашнему делу репетируешь? – В слове приговор, как и положено бывшим зекам, ударение он ставил на первом слоге.

Я опешил.

– Какой приговор?

– Ходишь по хате, сам с собой разговариваешь.

– А-а… – понял я. – Это я с собакой.

– Ты собаку завел? – изумился Иваныч. – Какое погоняло дал? «Прокурор»? А можно посмотреть?

– Сиди! – зашипел я. – Разбудишь… Кстати, ты не знаешь, какой корм ему нужен, четырехмесячному?

Видя, что в бутылке еще достаточное количество «вите хорсе», он попытался начать ответ издалека. Настолько издалека, чтобы к концу рассказа виски закончился. Поняв его полную несостоятельность по этому вопросу, я разгадал этот коварный план. Быстро выпроводив соседа за дверь, вернулся к щенку. Он лежал, уже свернувшись в клубок, поджимая под себя еще короткий, но толстый хвост. Его тельце вздрагивало, и он коротко скулил. Ему снился хозяин, который почему-то защищал такую нехорошую тапку, и злой веник, который гнался за ним и рычал: «В питомник! В питомник! В питомник…»

– Да, в питомник! – подтвердил я.

Когда я вернулся из гастронома с полными пакетами провианта и стал бряцать ключами, пытаясь найти нужный, дверь рядом приоткрылась и на пороге появилась соседка – Альбина Болеславовна. В ее возрасте, а ей было уже восемьдесят, многие старушки все больше говорят о лекарствах и завтрашней плохой погоде (ломит в пояснице). Альбина Болеславовна пережила Сталина, лагерь под Салехардом (в 39-м сосед по коммуналке заметил, как она растапливает титан газетой с портретом вождя) и еще многое другое. Вместе с ясным разумом она сохранила свою неповторимую интеллигентность, и от нее до сих пор веяло той культурой старого времени, которую нам уже не обрести. Мое имя она произносила по-своему, с ударением на первую букву, и делала это так восхитительно, что даже я представлял себя уже не коротко стриженным сыщиком бандитской наружности, а рыцарем времен войны Англии с Шотландией.

Вот и сейчас она, приоткрыв дверь, с мягким упреком произнесла:

– Антон, мне кажется, ваш щенок испытывает муки одиночества. Не оставляйте его одного надолго. Судя по голосу, он еще мал…

Я поспешно поблагодарил старушку и стал лихорадочно открывать замок своей двери. Услышав, что творится в квартире, мне стало ясно, о чем идет речь. «Судя по голосу», в моей однокомнатной «хрущевке» находился матерый волк, которому только что, без анестезии, топором отрубили хвост.

Невозможно описать мое состояние, когда я увидел интерьер своего жилища. Именно – «жилища», потому что иначе это помещение назвать было нельзя. Моя милая квартирка, всегда радующая глаз чистотой и порядком, представляла собой жалкое зрелище. За время моего отсутствия щенок стащил с полки и расшнуровал всю обувь, причем половина шнурков была разодрана на части по сантиметру длиной каждая. Потом щенок, очевидно, посетил ванную, так как на всей площади квартиры были разбросаны щепки от веника. Помимо паласа, части распотрошенного веника, словно осколки от разорвавшегося снаряда, валялись на кресле, диване и в коридоре. Увидев под ногами пустую коробку из-под йогурта, которую я вчера выбросил в ведро для мусора, я расхотел идти на кухню…

– Вот гад! – вырвалось у меня. – Хорошо жена не видит.