Снова вторник. Всё не так. Срамная улика.

Удивительно: я точно знаю, что перед сном ничего не пил, и все же проснулся в том плачевном состоянии, которое подстерегает вас в глубине жестокого многодневного похмелья. То ощущение вдохновляющего, загадочного волнения, которое вчера заставляло сладко замирать сердце, сегодня разрослось язвенной, тяжело пульсирующей невротической тревогой, пронизывающей меня насквозь подобно щупальцам ядовитой опухоли. В голове так гудело, тряслось и щелкало, что сперва я даже не разобрал, где нахожусь. Лишь через несколько бессмысленных, бессильных минут вспомнил: Ася. Я у Аси. Препаршивая напасть – грипп, доложу я вам… или что там внутри меня угнездилось.

В комнате было совсем темно, но с некоторым намеком на жиденькую рассветную надежду. Сколько времени, не понять: за окном густо лил дождь, да стучали спутанные ветки тополей. Единственным источником света во тьме был тоненький лучик, теплым ореолом опоясывающий дверь ванной – там, еле слышно за шелестом дождя, дребезжали трубы и шумел душ. Асино пристрастие к водным процедурам в любое время суток всегда меня умиляло.

Я потянулся за телефоном, чтобы посмотреть, который час, но, пока шарил рукой впотьмах в поисках трубки, успел совершенно позабыть, зачем она мне нужна. Внимание мое переключилось на мигающий огонек, возвещающий о том, что кто-то прислал мне сообщение. Еще толком не придя в себя от горячечного сонного забытья, я опрометчиво ткнул в значок на экране. Открылась почта. Вот тебе, бабушка и Юрьев день… я снова написал сам себе. Гребанные шаманы в моей голове… Если не врал Эльдар, в мозгах у меня и впрямь зияла огромная пробоина. Что же на этот раз ты мне отправил, дорогуша? – с тоскливым любопытством спросил я себя.

К счастью, никаких невразумительно-значительных слов тут не было. Однако радоваться не стоило: была ссылка на видеофайл. Подозревая, что совершаю непростительную для своего рассудка ошибку, я растянул изображение на весь экран и с недоумением, граничащим с ужасом, увидел следующее.

…безлюдная ночная улица, или, скорее, двор между домами, заставленный машинами. Съемка черно-белая, плохого качества, и ведется откуда-то с большой высоты (я сразу подумал о камере наружного наблюдения), так что я не сразу замечаю в углу кадра собственную машину – ныне нашедшую вечный приют в лагере мертвых подводников. Это двор, в котором я ее бросил, когда пил со Стасом, и в котором он, по его собственному признанию, устроил свое хулиганство с битым стеклом. С минуту ничего не происходит. Затем на сцене появляется странный, жуткий в своей комичности персонаж. Сверху плохо видно, но можно разглядеть, что на голове у него черная остроконечная шапка, похожая на головные уборы ку-клукс-клановцев, а передвигается он на чём-то вроде коротких ходуль. Раскачиваясь и чуть не падая, это страшилище неторопливо бредет между автомобилями, задевая их длинной бесформенной хламидой – и я уже знаю, куда оно направляется. Остановившись около моей машины, чудовище начинает приседать и ломаться в каком-то танце, высоко задирая полы своего балахона – и видно, что по кругу это одеяние обвешано металлическими шариками, тускло сверкающими в свете уличных фонарей. Звука нет, но я, кажется, слышу, как варварски звенят и переливаются эти бубенцы. Потом у машины вспыхивают фары, а чудище легко берется за дверь и открывает ее…

Тут запись прервалась. Но это был еще не конец: я не успел даже что-либо сообразить по поводу увиденного, как меня окунули в новое зрелище, еще более пугающее и неприятное.

Вторая часть немого фильма разворачивалась уже при дневном свете. Я видел комнату – вот эту самую комнату, в которой находился сейчас, видел диван, Асю, стоящую на коленях… и страшилище, распластавшееся черным наростом в углу и бездвижно наблюдающее за происходящим. Теперь его можно было разглядеть в полный рост: голову наглухо закрывает сплошной, даже без прорезей для глаз, куколь; балахон, обросший редкими волосами, как шкура ободранной собаки, украшен бумажными цветами и колокольчиками, вместо ног – две тонких палки, таких высоких, что чудовище стоит чуть согнувшись, чтобы втиснуться в тесные габариты хрущевской комнатушки. Сам я тоже присутствовал в кадре – сидящий на диване. Снимали откуда-то сзади и из-под потолка, так что видна была только моя макушка, но понятно, что это я – слишком уж была знакома и близка была мне эта сцена. Ася, замершая у моих ног, мерно двигала головой, а в такт ее кивкам еле видно дрожал острый кончик капюшона черного урода в углу…

Не в силах больше наблюдать за этой неестественной жутью, я судорожно забил по всем возможным кнопкам в телефоне и отшвырнул его в сторону.

– Ася!!! – отчаянно заорал я, но голос дал осечку, и из горла вырвался лишь сдавленный писк.

– Ася! – позвал я снова, кое-как прокашлявшись, но она снова не слышала из-за шума своего дурацкого душа, и тут мой взгляд, панически мечущийся по комнате, уткнулся в угол, и я остолбенел от ужаса.

В углу, ровно на том самом месте, где и должен быть, сгустился непроницаемо темный, огромный силуэт. Он неподвижно нависал надо мной, над всей комнатой, и даже, казалось, уже дрожал в нетерпении, готовясь начать свою безумную пляску. Невероятным усилием загнав в глотку рвущийся вопль, я боком свалился на пол и там нащупал спасительный выключатель торшера. По глазам резанул свет.

Это был халат, чертов китайский халат, который вчера подарила мне Ася. Он мирно висел на том самом гвозде, где я сам его оставил, и, казалось, благодушно посмеивался над таким хрупким, истерзанным первобытными страхами человеческим разумом. Я с трудом перевел дух и тоже хихикнул. Потом, неожиданно для себя самого, забрался на диван и осмотрел потолок. Так и есть: в побеленном углу, прямо над подушкой, виднелись грубо замазанные, едва подсохшие дырки от шурупов. Я поковырял их пальцем, и спустился вниз, не зная, что и думать. Ясно было одно: кто-то (может, я сам?) настойчиво пытается выбить меня из колеи.

Адреналиновая встряска пошла мне на пользу. Руки-ноги стали трястись вряд ли меньше, но вот тупая муть в сознании разошлась в стороны, оставив место дистиллированной головной боли. Я решительно подошел к двери ванной и без стука дернул ее на себя. Нет, я не хотел пугать Асю и обрушиваться на нее с жалобами на неведомых злоумышленников – но мне было совершенно ясно, что ее ласковый, простой взгляд мигом избавит меня от призрачных химер.