– Нет-нет, дело не в этом, наоборот. Ты же сам знаешь, как мне нравился тот, прежний: было достаточно одного твоего прикосновения, чтобы меня словно ударило током.
– Да, здорово нас ударило током, когда мы наряжали елку!
– Точно!
И внезапно она начинает весело смеяться. Она закрывает глаза, откидывает голову назад, снова щурится, будто и впрямь пытается вспомнить тот день. Мы говорим о том, что произошло несколько лет тому назад.
– После того, как нас ударило током, мы поцеловались.
Я улыбаюсь, словно для объяснения природы наших отношений это обстоятельство имело решающее значение.
– Мы целовались всегда. А потом мы обменялись подарками.
Она смотрит на меня и продолжает рассказывать, словно ей хочется понять, что именно я запомнил из того вечера. Она не знает, что я отчаянно пытался ее забыть, но мне никогда этого не удавалось, что маниакально смотрел фильм
– Так, значит, ты помнишь, как это было?
Она лукаво улыбается, надеясь меня уличить.
– У них были две разные карточки.
– Но подарки-то были одинаковые!
Она совершенно счастлива и, бросая на пол свою сумку от Майкла Корса, бросается ко мне, обнимает меня, прижимается и кладет мне голову на грудь. А я все так и стою – нерешительный, изумленный, опустив руки и не совсем понимая, куда их девать, словно они чужие, не на месте. С ощущением, будто что бы я с ними ни сделал, это в любом случае будет неправильно.
– Я так счастлива снова тебя увидеть!
Услышав эти слова, наконец обнимаю ее и я.
10
Мы выходим в безупречно ухоженный сад. Солнце выглядывает из-за крыш самых далеких домов. Воздух совершенно неподвижен. Сейчас лишь четвертое мая, но уже жарко. Мы сидим друг напротив друга, еще ничего не заказав. Да, надо попросить принести что-нибудь выпить, а, может, и поесть. Я и сам не очень-то понимаю, что именно – может быть, холодный капучино.
– Ты вообще не меняешься.
– Пожалуй.
Не помню, что мы еще сказали друг другу. Мы все еще молчали, рассматривая руки, одежду, ремни, обувь, пуговицы, детали одежды друг друга, которые могут что-нибудь рассказать. Но мне ничто ни о чем не говорит, и я не хочу слушать. Я боюсь, что мне станет плохо, боюсь страданий, я больше не хочу ничего чувствовать.