Краснеет, опустив ресницы. Облизывает губы, прикусив нижнюю и робко пискнув:

— Я не ношу белье по два дня подряд. Сменного у меня не было… Так что…

Твою мать!

У меня дрын штаны рвет, стремясь через ширинку на свет пробиться. Внутренности полощет в кипятке накатившего возбуждения. Челюсти судорогой сводит.

— Ты точно меня угробить решила, — дыша через раз, бормочу хрипло и ногтями скребу по ее голой ягодице. — Нравится издеваться надо мной, да?

— Как будто у тебя давно секса не было, — ворчит тоном, приправленным скрытой агрессией. Неужели ревнует?

— Не было. Ты же мне весь кайф обламывала все эти пять дней.

— Всего пять дней.

— С тобой это целая вечность.

— Бедненький, — хитро улыбается, поблескивая своими голубыми глазками. Ноготком ведет по моей щеке, вдавливая все глубже. — Заметь, я тебя на привязи не держала. Отпустила и с той звездой в бикини уединиться, и к Инессе. Твои проблемы, что эти рыбки с крючка сорвались.

Да не они сорвались, а я. Смотрел на них и понимал, что ни черта не испытываю, кроме гадливости, как к общественному толчку на вокзале. Даже минет от них противен был. И все потому что эта мелкая пакость жужжала в мозгах, напоминая о своей невинности. Она же дрочит своей неумелой рукой круче, чем те на опыте заглатывают!

Осторожно приподнимается, ощутив упирающееся давление в самую сладкую точку. Стыдливо прячет взгляд. Смущается, чего я, кажется, вообще никогда в своей жизни не видел. Оказывается, девушка становится самим очарованием, когда ее щеки пылают от смущения, а не от скачек.

— Почесали отсюда, пока я не взорвался!

Открываю дверь и выпускаю ее на улицу. Сам хлебаю воду и делаю несколько глубоких вдохов, поправив брюки в области паха.

Выйдя из тачки, осматриваюсь. Вижу своих парней неподалеку. Один в машине у соседнего дома. Второй — на детской площадке. Клима не видать, как и отцовского джипа.

— Антон, у меня ключи остались в сумке, — спохватывается Рина.

— Генрих давно сделал дубликат, — подаю ей связку новых блестящих ключей.

Сердито поджимает губки.

— У тебя загранник есть? — спрашиваю, бредя вслед за ней.

— Есть. А что?