Мне приходилось читать самые разные версии прихода Горбачева к власти — те самые, которые в том числе рассматривали его как проект британской разведки и западных банковских кругов. И вот в одной из версий, авторы которой курили не слишком забористое говно, упоминалось, что именно Устинов не позволил Горбачеву занять высший пост сразу после смерти Андропова, выступив против будущего автора слова «перестройка». Совсем сковырнуть молодого и раннего протеже других игроков в Политбюро Устинов не смог, а накануне следующей передачи власти — после смерти Черненко — и сам отошел в мир иной. Конспирологию в его смерти обычно не искали — всё-таки возраст, пережитые войны и работа на износ на протяжении полувека, — но случилась она как нельзя вовремя. Впрочем, тут я был согласен с Валентином — нашу судьбу определяют именно случайности, и смерть Устинова могла быть одной из них.

Мне очень хотелось поделиться всем этим со стариком и Валентином — в наш предыдущий разговор я про Устинова даже не вспомнил, — но в комнате находилась и Алла, и мне пришлось подавить свой порыв к болтовне.

— Было бы здорово, — выдавил я. — Спасибо.

— Пока не за что, — проворчал Михаил Сергеевич. — Вот будет результат, тогда и поблагодаришь.

Я кисло улыбнулся и снова уткнулся в недоеденный торт.

***

— Ты какой-то сам не свой, — заметила Алла, — словно тебя мешком по голове стукнули.

Обед у старика продлился чуть ли не до ужина, но остаться нас не позвали, а мы и не напрашивались. Впрочем, ничего интересного больше не случилось — беседа шла о всяких специальностях, о том, нужно ли учиться в аспирантуре и о других приземленных и умозрительных вещах. Но Алла с удовольствием поддерживала беседу, а я получил возможность рассмотреть свою мысль о радиотехнике со всех возможных сторон и признал её весьма годной. Особенно годной она была с точки зрения моих представлений о будущем — заборы всё же были дело даже не вчерашнего, а позавчерашнего дня, потому они и сдали свои позиции очень быстро, как только иссякла поддержка государства. Правда, мой родной институт никуда не делся и сорок лет спустя, но большинство выпускников шли работать куда угодно, только не по специальности, хотя несколько предприятий в стране ещё дымили высокими заводскими трубами.

— Ты же понимаешь, что МИРЭА я придумал прямо во время разговора?

— Ага, — Алла кивнула. — Ты раньше про него ничего не говорил.

— Ну вот. Сболтнул, а потом сидел и пытался понять, действительно ли я туда хочу и надо ли срочно искать другое применение моим талантам.

— И как?

— Да знаешь, идея вроде выглядит неплохой, — признался я. — К тому же есть шанс, что я не потеряю целый год, у нас программы должны быть похожи.

— Это хорошо, — согласилась она. — Но там вроде всё другое.

— Не заборы, это точно, — согласился я. — Просто я понял, что не хочу быть юристом, не моё это. Законы всякие, их применение на практике, римское право, британское право, «Русская правда»… всё запутанно и непонятно… хотя если бы всё было просто, юристы вообще не были бы нужны.

— Специалисты во всем нужны, — убежденно сказала Алла. — Иначе так и будем жить, как при твоем князе Игоре.

Она хитро улыбнулась.

— Он и не мой тоже, — я улыбнулся ей в ответ. — И у них там было писец как сложно на самом деле, иначе он распорядился бы своей мысью как-то иначе. Ты мне лучше скажи — ты довольна, что мы теперь почти что с машиной?

— Ой… я не знаю, — она пожала плечами. — Она такая забавная и старомодная…

— Что есть, то есть, — сказал я. — Старомодная. Но хорошая, управлять такой — одно удовольствие, надеюсь, ничего не помешает, и ты поймешь, почему я в таком восторге. Как ко мне на родину приедем, я тебя тоже водить начну учить, а в Москву вернемся — на права сдашь. Будем потом в четыре руки по стране кататься.