В следующий миг в голове раздался щелчок. Я замычал и затряс головой. Нокдаун неприятная штука, по всему телу пробегает жар и ватная слабость, теряешь ощущение пространства и очухиваешься обычно уже на земле.

Так и вышло.

— Аммм

Мысли текли вяло, под рукой не оказалось клинка. Кое-как перевернувшись на бок, я сплюнул вязкую слюну полную крови.

«Рот разбит… да… но где же меч?»

Попытался подняться, но чуть не потерял сознание от боли в руке и именно в этот миг в мою нейронную сеть ворвался сильный поток энергии, говорящий о том, что на меня используют направленное заклинание. Чудо исцеления очистило разум, и оградило от боли. Проведя по зубам языком, я почувствовал, что разбитые дёсны не зажили.

«Рука не болит, этого достаточно»

В зале выло и грохотало. Пламенная плеть стегала маленькую фигуру в белом платье. Девочка шла через зал, медленно, едва переставляя ноги, так — словно навстречу ей бил сильнейший поток ветра.

Я сразу понял кто она. Дочь Головы. Та самая малышка, которую безуспешно пытался исцелить местный алхимик.

Соня из последних сил сдерживала упыриху. Жрица молилась, и от её фигуры расходилось солнечное сияние. Я видел на лбу подруги выступивший пот и понимал, что долго она не продержится.

Меч рыцаря защитника обнаружился на полу. Я поднял его и прикрывая глаза свободной рукой от бьющего в них света пошёл к ребёнку, что минутой ранее едва меня не убил. Маленькие пальцы, сжавшись на моей руке, кажется, сломали кость, не говоря уже о том, что ей хватило сил отшвырнуть меня к самой стене.

Но свет, льющийся из Сони, лишил проклятую тварь и силы, и скорости.

Белое платье давно сгорело. Пламенная плеть в руках чародея раз за разом стегала монстра в обличии ребёнка. Стрелы Бледного без вреда отскакивали от белоснежной, мраморной кожи. Огонь оставлял на её коже уродливые следы, сжигал волосы и брови, уродовал, но к следующему удару — всё возвращалось на круги своя.

Я не видел Аннику и Гиллерта и не знал живы ли они, но в данную секунду это было не важно. Рискуя попасть под удар чародея, я возник за спиной у чудовища и ударил наотмашь, нисколько не смущаясь того, что, по сути, наношу удар ребёнку.

Ощущения были такими, будто я рубанул камень…

В руках болезненно заныло, из раны посыпался прах. Чудовище с поистине безобидным детским удивлением обернулось и воззрившись на свою рану хныкнуло. Уродливым бугром торчала натянутая кожа в районе ключицы, виднелась кость, а сам разрез тянулся вдоль всей руки до самого локтя.

Сделав шаг в сторону, я ударил ещё раз, протянув детскую фигурку вдоль грудной клетки. Вокруг возникла поразительная тишина. Яркий свет исчез, не гудела рассерженным шмелём огненная плеть и больше не выкрикивал свою тарабарщину кудесник.

Чудище завозилось на полу, заплакало, а я ударил вновь. Детский череп треснул, но ни капли крови или иной жидкости не пролилось из уродливых ран. Лишь сухая пыль и жёлтые кости скрывались под белоснежной кожей.

Я бил и бил, смахивал пот и снова бил. Это было сложно, бить того, кто скрывается под такой личиной. Сжав зубы, я представлял себя обычным дровосеком, который выполняет свою работу, но в конце, когда чудище замерло и рассыпалось горой праха, я не выдержал. Меня вырвало прямо на звёздный рисунок пола.

В моих ушах звенел детский плач…