Федор Федоренко на допросах в декабре 1985 г. дополнил характеристику И. Марченко и Н. Шалаева: «Возле входных ворот-дверей “душегубки” люди упирались, сопротивлялись, не хотели заходить внутрь “бани”. Поэтому находившиеся у дверей вахманы-мотористы Николай и Иван проявляли особую активность. ‹…› Вместе с немцами толкали узников, кричали на них, били палками, просто руками или ногами тех, кто медлил в проходе ‹…› и таким насильственным путем заталкивали обреченных в газовые камеры. ‹…› Помню следующие приметы Ивана. Он имел высокий рост, смуглое лицо, имел возраст около 30 лет. Николай среднего роста»[186].
П. Лелеко на допросе 21 февраля 1945 г. сказал, что «в Треблинке, когда обреченные подходили к душегубкам, мотористы Марченко и Шалаев кричали им: “Идите скорее, а то вода остынет”. Немцы и мотористы при этом соревновались в зверствах по отношению к людям, предназначенным к уничтожению. ‹…› Когда камеры набивались до отказа, немцы или мотористы подходили к двери и плеткой начинали хлестать по обнаженным людям, одновременно натравливали на них собак. Люди уходили в глубь камеры, освобождая место для новых и новых смертников. Такое уплотнение производилось несколько раз, в результате в сравнительно небольшие камеры набивали по 700–800 человек. Когда камеры наполнялись до предела, прямо на головы людей немцы начинали бросать детей, оставленных женщинами либо в раздевалке, либо чаще всего на улице перед душегубкой. Так как потолок в камерах был очень низкий, то брошенные в камеру дети ударялись о потолок и, изуродованные, а иногда с разбитыми головами, падали на головы обреченных людей»[187].
Все ли вахманы участвовали в расстрелах?
Николай Сенник, служивший в Треблинке до осени 1943 г., на допросе 11 марта 1961 г. показал, что среди командного состава и рядовых вахманов этого лагеря смерти не было какого-либо постоянного разделения обязанностей: «Все вахманы, а также командиры взводов принимали непосредственное участие в уничтожении поступавших в лагерь людей, несли охрану лагеря, участвовали в оцеплении и разгрузке прибывших эшелонов со смертниками, загоняли их в “раздевалку” и “душегубку” ‹…› расстрелы в лагере проводились часто, были для вахманов обычным делом, мы не обращали внимание на то, кто именно участвовал в том или ином расстреле. К тому же, все вахманы были постоянно пьяные, все немцы и вахманы принимали участие в уничтожении ‹…› вахман не мог уклониться от расстрелов… В этом заключалась наша служба. ‹…› Помимо расстрелов рабочих команд, расстрелов в “лазарете”, мне, как и другим вахманам, неоднократно приходилось стрелять в прибывших во время разгрузки из вагонов. Они сбивались в кучу и мешали движению других заключенных к раздевалкам и душегубкам. Я не могу конкретизировать подобные факты стрельбы и расстрела ‹…› в то время для меня и других вахманов и немцев одиночные убийства были обыденным повседневным делом, на это не обращалось внимание. ‹…› Но я твердо знаю, что за время моей службы в Треблинском лагере смерти все до единого вахманы участвовали в расстрелах, избиениях, удушении людей в газовых камерах, ибо это было нашим повседневным обязательным делом, а людей уничтожалось так много, что увильнуть от этого было невозможно. Я не знаю ни одного случая, чтобы вахман уклонился от расстрелов или других действий, т. к. в условиях Треблинки это исключалось и могло повлечь за собой немедленную смерть»[188].
Мародеры
Все вахманы занимались мародерством и обогащались за счет уничтоженных евреев. Вахманы, находясь на посту у раздевалок и «кассы», постоянно забирали себе часть вещей и денег, этому немцы не препятствовали, они следили лишь за тем, чтобы те не присваивали золото и драгоценности. Служивший в Треблинке травниковец И. Куринный на допросе 14 июня 1961 г. показал: «Мои товарищи всегда имели деньги в таком количестве, в каком они нам были необходимы. Брали мы себе только “злотые”, поскольку их охотнее всего принимали от нас местные польские жители»[189].
На допросе 9 апреля 1948 г. Александр Егерь отметил: «Я как командир взвода выделял вахманов своего взвода для производства массовых расстрелов. Некоторые вахманы без моего ведома уходили в “лазарет” и там производили расстрелы с целью грабежа ценных вещей и золота, так как при расстреле заключенных в “лазарете” их через “кассы” не пропускали и ценные вещи оставались при них. Вахманы, расстреливая заключенных, ценные вещи отбирали себе, а затем пропивали в окрестных селах»[190].
Некоторые вахманы жили не только сегодняшним днем, но задумывались и о послевоенном материальном благополучии. Они создавали его себе во время службы в лагерях смерти. Так, на допросе 27 февраля 1947 г. Николай Кулак, найденный и арестованный в Польше, сообщил следователю: находясь «в лагере смерти Треблинка, я набрал себе около 600 тысяч польских злотых, около полкилограмма золотых вещей и монет. На эти средства я проживал со своей женой Высоцкой Ириной в гор[одах] Варшава и Блохах и на них же в Гдыне открыл свой продуктовый магазин»[191].
Отличившиеся активностью в уничтожении людей вахманы получали благодарности, отпуска домой, если их семьи проживали на оккупированной немцами территории. Так, например, специальными приказами Штрейбеля в 1942–1943 гг. были вынесены благодарности и отмечены за службу в Белжеце, Собиборе и Треблинке вахманы Федор Яворов и Алексей Милютин[192]. За особые заслуги и активную деятельность в окончательном решении еврейского вопроса некоторые награждались специальными медалями. В декабре 1942 г. Александр Егерь, командир взвода в лагере смерти Треблинка, получил серебряную медаль «Знак отличия для восточных народов II класса»[193].
Группенвахманы В. Чернявский, Ф. Левчишин и роттенвахман С. Василенко были награждены в октябре 1943 г. бронзовой медалью «Знак отличия для восточных народов I класса». Этой же награды удостоились Д. Робертус и В. И. Ялынчук (Еленчук). Кроме того, В. Чернявский, потерявший руку во время взрыва гранаты, брошенной одним из доставленных в Треблинку евреем[194], имел специальный значок за ранение[195].
Вахманов в местах службы посещали их жены. Так, в мае 1942 г. в Треблинку к Ивану Ткачуку приехала в гости жена. В его уголовном деле приведена фотография, на которой он запечатлен в мундире вахмана СС рядом с нею[196]. И. Ткачук помнил о сыне и слал ему фотографию, на которой он изображен рядом с мотористом газовой камеры Иваном Марченко. Оба сфотографированы стоящими в вахманской форме, у И. Ткачука правая рука с пистолетом вытянута вперед. Фотография, сделанная в лагере смерти, замечательна трогательной надписью на обороте: «На память дорогому сыну Коле. 15.III.1943 года»[197].
Побеги вахманов из лагеря смерти Треблинка в 1942–1943 гг.
Некоторые из вахманов решались на побег из лагеря смерти Треблинка. Можно выделить несколько категорий сделавших опасный выбор, а также причины, приведшие их к совершению побега.
1. Большинство вахманов вовсе не раскаивались в совершенных ими преступлениях, а просто хотели спасти жизнь и уйти от возмездия. Они уходили, захватив награб ленные ценности и деньги, женились на местных женщинах и жили по подложным документам. К этой группе примыкают и те вахманы, кто, получив двух-трехнедельный отпуск домой, не возвращался к месту службы.
2. Особо многочисленная категория беглецов-дезертиров – это те, кто верно и преданно служил немцам до апреля – мая 1945 г. и бежал словно крыса с тонущего корабля, переодевшись в гражданскую одежду. Они примыкали к многочисленным группам освобожденных военнопленных или остарбайтеров, выдавая себя за них. К этой же категории относятся и те, кто в апреле – мае 1945 г. вступал в ряды югославских и итальянских партизан.
3. Однако были такие, которые, уже даже став убийцами, готовы были пойти на риск и пытались искупить вину побегом и кровью. Эти вахманы выбирали путь борьбы с немцами, присоединяясь к партизанам. Беглецы тоже боялись наказания, поэтому скрывали службу в лагерях смерти, но они раскаивались в содеянном, хотели отомстить за страдания в лагерях для военнопленных и за совершенные совместно преступления. Таким образом, для большинства вахманов решающим стимулом для трудного выбора: оставаться в рядах убийц и изменников, встать на путь борьбы с немцами или просто бежать и всевозможными способами скрыть сотрудничество с врагом, были победы Красной Армии, особенно после разгрома немцев под Сталинградом в феврале 1943 г.
Одним из первых осенью 1942 г. бежал из Треблинки служивший в лагере со дня его основания вахман Певцов, до войны солист одного из московских театров, попавший в плен в 1941 г.[198] В октябре 1942 г. бежал из Треблинки вахман Михаил Бородин[199].
Роттенвахман СС Сергей Василенко, служивший в Треблинке с июня 1942 г. до осени 1943 г., и обервахман СС Михаил Горбачев, служивший в Треблинке с сентября 1942 г. до марта 1943 г., во время процесса в Киеве на судебном заседании 21 марта 1962 г. показали: «Бежать из Треблинского лагеря смерти было очень трудно. Вахманы Хохлов, Поляков и другие бежали из лагеря, но они были пойманы поляками. Приведены в лагерь. ‹…› Всех вахманов выстроили возле “лазарета” и всех их расстреляли. ‹…› Поэтому бежать из лагеря было бесцельно. ‹…› Поляки выдавали бежавших из Треблинского лагеря вахманов потому, что были запуганы немцами»[200].
В феврале 1943 г. из Треблинки бежал вахман Сергей Сергеев, служивший в лагере с августа 1942 г. Он был пойман в лесу и передан гестапо. Вместе с ним бежал и Владимир Хлопячий, который добрался до Варшавы и жил под чужой фамилией[201].
В июле 1943 г. бежали из Треблинки обервахманы Василий Руденко и Николай Осичанский[202]. Оба под чужими фамилиями жили в Варшаве. Вахман Алексей Поляков также бежал из Треблинки, однако, по словам его сослуживца Кирьянова, был убит[203]. Вахман Талич (Тадич), до войны проживавший в Воронежской области, в июле 1943 г. пытался бежать из Треблинки, но был пойман и расстрелян[204]. Расстрелы совершались для устрашения других вахманов и подавляли волю к сопротивлению. Однако побеги не прекращались. Тем же летом 1943 г. из Треблинки бежал и вахман Василий Бульченко[205].