А в кабинете не до того было. После всех отмороженных и обветренных чувств такие новые ожившие ощущения из Бори попёрли, что руки бёдра Дашки сжали как руль, крепко, и бескомпромиссно, а поясница сделала прогиб. Затем, как матёрый солдат любви, он расстрелял весь боезапас.

Возможно, организм решил не экономить, раз уж они всё равно умирают на улице под дождём и ветром. А может, то было от скрытых чувств к Дарье, что вдруг активировались на первом пробном занятии спортом.

Ответа никто не знал, но было же. Было!

Проводницу спортивных наук вдруг как коротнуло. Она перестала кричать. Замерла. Глаза по пять копеек стали. И глядя на него сверху-вниз, вдруг затрясло её.

— Дашка? — испугался Боря.

Вдруг как вампир энергетический всю энергию из неё выпил? И сердце сбой дало? Секс он не спорт. На него здоровье нужно.

Она вроде как замёрзла, протянула едва слышно:

— Боря…

И по щеке по итогу слеза потекла. Одинокая, и настолько живая, настоящая, что Боря влюбился во всё это: перекошенный рот, слюнка на подбородке, растрёпанные волосы.

Какая коса выдержит подобные скачки?

Глаза на миг вдруг такое отразили, что словами не описать. На это время можно было не только поверить, но и ощутить, что человек — сама Вселенная. Лишь на миг, но как много показалось!

А затем она рухнула на него, и задышала тяжело. Трясло её мелкой дрожью ещё долго. Да сколько точно, никто за дверью не считал. Лишь вздохнули и расходиться начали.

Боря в какой-то момент понял, что в потолок смотрит. А по животу как озеро разлилось. Что за ушко кто-то гладит, дергает и бормочет:

— Боря… Боренька…

А значит, уши вернули чувствительность. Не обморожены. Да и зубы перестали болеть все разом, отпустило малость. Язык бы ещё заворочался, совсем хорошо было. Но прилип.

Лишь океан ощущений в Глобальном. Он, да… огромное желание пописать.

— Ну так это… это самое… — протянул Боря своим и не своим голосом одновременно. Выебанный, высушенный, и частично вновь намоченный, он толком не знал, что сказать.

Голос свой был внутри, в голове, а снаружи какое-то карканье придушенной вороны раздавалось.

И всё бы хорошо, только мгновенно перед глазами укоряющий рыжий образ мелькнул. Наташка как в полный рост встала. И руки на груди сложила, нахохлилась. А следом отец к ней подошёл, обнял и повёл куда-то.

И понял Боря, что простил отцу это. Не всё, конечно, но то, наташкинское, точно.