Глава 22.

Зоя.

Господи, как же гадко на душе… Знал бы Роберт, как тяжело мне держать себя в руках, изображать радушную хозяйку и довольную, безропотную жену.

Одно мне понятно – я больше не желаю рвать из-за него душу! Хватит с Роберта моего признания в любви. Не нужна, не любит, не ценит – плевать! Я делаю достаточно для семьи… Во всяком случае, мне так кажется…

Мишутка ноет, сидя в автокресле. Как назло, на перекрестке Лазарева и Калараш случилась авария. До бабулиной квартиры всего ничего, и я решаюсь припарковаться неподалеку и остаток пути прогуляться. Мишка оживляется и перестает плакать. Вытирает слезы пухлым кулачком и тащит меня к багажнику. Именно там хранятся громоздкие игрушки – самокат, пчелка на колесиках, прогулочная коляска. Сажаю сына в коляску и перехожу на другую сторону улицы, издали заметив знакомую фигуру. Гаяне Ивановна… По спине проносится озноб при виде нее… Неужели человек может так поменяться – так сильно за столь короткое время? Неузнаваемо… От ее ухоженной прически не осталось и следа, волосы заправлены в неопрятную гульку, плечи ссутулены, а походка… Так ходит тяжелобольной человек или тот, кто долгое время находился в инвалидном кресле… Сердце сжимается в тяжелый камень, а потом заходится в бешеном ритме… Мне жаль ее. И я совсем не хочу, чтобы все так было… Не желаю этой ненависти, неприятия, обиды…

– Гаяне Ивановна! – кричу я, расталкивая локтями толпу туристов, идущих с моря.

Она меня заметила, сомнений нет… Мама Роберта бросает на нас с Мишуткой равнодушный взгляд и медленно идет дальше. Словно нас и нет вовсе, а я кричу кому-то другому!

– Тетя Гаяна! Подождите…

– Чего тебе? – сухо произносит она, даже не взглянув на Мишеньку. Вздыхает, испытывая неприкрытое недовольство.

– Приходите к нам в гости, – выпаливаю, сосредоточив во взгляде все смирение, на какое способна. Я очень хочу обзавестись ее поддержкой. Не могу объяснить почему…

– Ты… ты украла моего мальчика, маленькая лживая дрянь. И сейчас ты смеешь звать меня в гости? Я вычеркнула сына из жизни. И я не прощаю предательства, как и мой Роб… Он никогда тебя не простит, как ни старайся. И ничего у вас не получится. Ваше расставание – дело времени.

Ее слова бьют в самое сердце, сыплются, как искры… Ранят, ранят, режут сердце в клочья… Безжалостно и беспощадно. Вот в кого Роберт такой… черствый и злопамятный?

– Посмотрите на Мишеньку, это ваш внук, – сглатывая слезы, произношу я. Голос садится до хриплого шепота, тонет в окружающих звуках – шагах и голосах, музыке… Кажется, Гаяне Ивановна не слышит меня, и я решаюсь повторить. – Миша ваш внук, хотите его подержать?

– Он не мой внук. А твой муж не мой сын, – отрезает она. Резко разворачивается и растворяется в толпе, оставляя меня одну – стоящую посередине улицы, сокрушенную реальностью. Я-то думала, все наладится. Была уверена, что тетя Гаяна отойдет и сменит гнев на милость.

Мишутка, словно чувствуя мое настроение, начинает плакать. Трет глазки и вертится в коляске, не обращая внимания на игрушки и мои увещевания. В итоге, к бабуле мы заходим зареванные – я, раздавленная встречей со свекровью, а Мишка просто так…

– Господи, боже мой. Слезы – жемчужина страданья, – закатывая глаза, произносит она.

Матильда Яковлевна могла бы стать героиней романа-эпопеи. Ее невозможно описать в двух словах. Это не человек – кладезь мудрости, знаний, жизненного опыта и страданий. Баба Мотя родилась после войны, ее родители – немцы, не признавшие фашизма. Некоторое время они жили в Польше, а потом переехали на побережье – отец бабули служил на флоте. Бабушка считает Россию своей родиной, а на вопросы про необычное имя и фамилию пожимает плечами. Мол, муж немец, а имя – так это родители выпендрились… Правда, муж у бабули был русским парнем по имени Анатолий, но… Пожалуй, можно опустить эти детали.

– Привет, бабуль. Мне так плохо-о… – жалко всхлипываю я, принимая ее объятия. – Знаешь, кого я сейчас встретила? Маму Роберта. И она, и она…