В конце концов, Сарафанов устал жить постоянно в пути. Ни поспать нормально, ни помыться. Кроме того, он уже просто не знал, куда ему дальше податься.

Не домой же – в имение под Киевом, где его каждая собака знала! А за кордон…

Думал бывший подпоручик и об этом. Но западное направление было на тот момент закрыто. Там громыхала война с поляками. Югу Сарафанов с его китайцами, персами или турками тоже не доверял. Оставался север. Он сунулся было под Петрозаводск в поисках надёжного проводника и только чудом не нарвался на чекистов, которых там было пруд пруди.

Однажды Сарафанов вышел на небольшой железнодорожной станции под названием Грабуны, и подумал: а не застрелиться ли ему? Без особой надежды поинтересовался в местном сельсовете на счёт работы. А тут как кто-то подстрелил лесника Крюковского лесничества, ну Сарафанов и вызвался на его место. К его удивлению – взяли. Сначала жил в лесу в сторожке, а как прежний лесник в больнице помер, так и дом его новому леснику передали. Дом небольшой, кухня с печкой, да спальня с ветхой кроватью. А Сарафанову больше и не нужно было. Ему бы отдышаться да в себя прийти после годичной беготни с места на место. Мысли привести в порядок, А где ж это лучше всего думается, как не в лесу, подальше от людских глаз.

Оклад, правда, положили – курам на смех. Мол, раз лесник, так пусть лес и кормит. Сарафанов и тут не в обиде был. У него ещё со времён службы в Евпатории поднакопилось царских червонцев, да и охотиться он умел и любил, так что бедствовать не собирался. А когда через месяц скрутил четверых браконьеров, ещё и премию получил: мешок сушёного гороха и мешок муки.

Сначала он не думал надолго в Крюково задерживаться. А потом пообвыкся, отпустил бороду, прослыл в деревне бобылём и бирюком, и полетело время, года листая. По привычке первое время ещё строил планы ухода за границу или наоборот – мести краснопузым за порушенную жизнь. Но чем дальше, тем несерьёзней и схематичней были эти планы, тем реже он о них вспоминал.

Всё это длилось до той самой ночи в августе 193.. года, когда он проснулся в лесной сторожке от грохота, раскаты которого донеслись откуда-то со стороны Жабьего лога. Он хотел было даже одеться, да выйти наружу, чтобы послушать ночной лес. Но всё стихло, и Сарафанов, перевернувшись на другой бок, снова заснул.

А утром, только небо сереть стало, к нему в дом постучались. Всего их было семеро. Пятеро на ногах. Двоих несли.

Сарафанов не стал открывать.

– Кто там? – спросил он, а сам нашаривал на стене под кожухом верную «берданку».

– Откройте, – попросил женский голос. – У нас раненые. Мы в аварию попали.

– Какая авария? – удивился лесник. – Где?

В это время, пробивавшиеся сквозь небольшое оконце предрассветные сумерки померкли. Кто-то пытался снаружи рассмотреть внутренности сторожки.

– А-ну, не балуй, – крикнул Сарафанов. – Отойди от окна, а-то стрельну. Не знаю я ни про какую аварию!

– Дед, ты что спятил? Говорю же, террористы поезд взорвали! Там народу побитого куча! Давай, открывай. Нужно срочно спасателей вызывать, «Скорую», ну и ментов, конечно…

– А я говорю – проходите мимо! И врать научитесь, сперва. Нет тут никакой железной дороги и никогда не было!

– Как нет? – опешили за дверью. – Да тут недалеко километрах в пяти тоннель железнодорожный. Там ещё немцы ремонт делали…

– Какие немцы? Какой тоннель? Ты пьяный что ли? – крикнул в ответ Сарафанов. – Вот что мил-человек, иди-ка своей дорогой.

– Да как же мы пойдём? У нас же двое раненых? – рассвирепел кто-то и ударил по двери ногой. – Открывай, давай!

– А вот как сюда пришли, так и дальше идите. А будете в дверь ломиться – у меня патронов на всех хватит!