Я уселась на ступеньку, упершись взглядом в расщелину между его ног.

— За Яном Кахудой? Или Анной Джонс?

— Будет лучше называть ее фрау Анна Геллер, — поправил он. — Потому что ее старые друзья из Восточной Германии знают ее именно под этим именем. Курт Леманн, Удо Кёрнер, не говоря уж о ее бедном старом отце.

— Так вы и туда за мной последовали?

— Я не знал, что ты решишь совершить поездку.

— Но вы спрашивали обо мне в гостинице, там вам сказали, где я…

Я кое-как поднялась на ступеньку повыше не потому, что появился шанс на бегство, а чтобы на уровне моих глаз оказалась его грудная клетка вместо кое-чего другого.

Либор был единственным, кто знал, куда я направилась. А еще он знал, как уметь выжить и содержать гостиницу в любые времена. Держать глаза и уши открытыми, но ничего не слышать и не видеть. Все сходится. Мужчина в баре отеля «У озера», который так жаждал угостить меня пивом и которого, как мне показалось, я узнала на вокзале в Дрездене. К тому времени Антон Адамек уже выяснил, где я нахожусь, и отправил за мной человека, чтобы тот держал меня под наблюдением. Так что это вовсе не было игрой воображения, за мной действительно следили. Понимание этого факта разозлило меня куда больше, чем страх.

— Тогда какого черта вы позволили полиции обвинить Даниеля в том, чего он не совершал?

Антон Адамек помахал рукой потолку, словно здороваясь с миром наверху:

— Как вы думаете, чем живет здешний народ?

— Сказать по правде, не знаю.

— Промышленности почти никакой, шахты закрываются или продаются за рубеж. То, что прежде имело под собой твердую почву, нынче зависит от капризов туристов и произвола инвесторов.

Удар металла о металл. Звук будничного позвякивания ключей нарастал в подземной пустоте, где больше не было никаких других звуков. Ритм за неимением такта, песня, словно я полностью была в его руках. Поодаль, в другом конце помещения, я увидела полоску света из отверстия высоко наверху, куда поднимался дым от наших с Мартой косячков. До улицы метров тридцать или даже больше, да и то, возможно, там ни души.

— Никому не надо, чтобы сюда приезжали юристы из Лондона и начинали ворошить старье, угрожая всем судами. Подобные экземпляры заостряют внимание на том, на чем заострять не следует, разжигают застарелую ненависть. Я обязан был доложить, если эта женщина вдруг займется тем, что может иметь последствия.

— Последствия… — повторила я и напряглась всем телом, — чтобы потом прикончить ее и свалить всю вину на моего мужа.

После чего я прицелилась и пнула прямо перед собой, целясь ему в промежность. Антон Адамек застонал и выругался. Краем глаза я заметила, как под ним покачнулся стул, когда я рванула к отверстию, вопя что есть мочи. Возможно, каменный водосток усиливал мой крик, а может, наоборот, приглушал, не давая выбраться наружу.

Считаные секунды, после чего он оказался рядом. Одна рука схватила меня за горло, вторая зажала нос и рот.

— Успокойся, — прошипел он, пока я пыталась высвободиться и ухватить ртом воздух. — Моя работа — подчищать следы. Я ее не убивал.

Он слегка ослабил хватку, буквально на миллиметр, чтобы я только смогла вздохнуть, но по-прежнему держал меня крепко.