— Ну, что ж, я буду очень рада, если вместо Шэда мне придется объясняться с джентльменом.
— Дубинка джентльмена бьет так же больно, как дубинка хама.
— Ах, ты! — с сердитой нежностью сказала Линда, проводя пальцами по щеке Джессэпа.
Снаружи послышались шаги.
Линда вскочила и чопорно уселась на стуле. Шаги затихли. Линда размышляла вслух:
— Все эти неприятности и эти корпо… Они что-то замышляют против тебя и меня. Мне кажется, они доведут нас до того, что мы… или придем в отчаяние и будем держаться друг за друга, а всех остальных пошлем к черту, или, что более вероятно, мы с головой уйдем в борьбу против Уиндрипа и будем так горды своим участием в этой борьбе, что пожертвуем этому всем на свете, даже друг другом. Так что никто ничего не узнает и не осудит нас. Нам придется быть недосягаемыми для злословия.
— Нет, нет! Я и слышать об этом не хочу! Конечно, мы будем бороться, но такие далекие от политики… такие люди, как мы…
— Ты решил напечатать завтра эту статью?
— Да.
— А еще не поздно? Еще можно ее задержать? Он посмотрел на часы над столом — до нелепости похожие на часы в классе, так что по бокам их ожидаешь увидеть портреты Джорджа и Марты.
— Нет, пожалуй, уже поздно… почти одиннадцать. Я не смогу попасть в редакцию вовремя.
— Ты уверен, что не будешь мучиться из-за этого, когда ляжешь спать? Я так не хочу, дорогой, чтоб ты мучился! Ты уверен, что не хочешь позвонить по телефону и задержать статью?
— Уверен. Совершенно уверен.
— Я очень рада. По мне — лучше быть убитой, чем пресмыкаться, сжавшись от страха. Желаю удачи!
Она поцеловала его и поспешно вышла, чтобы еще поработать, а он поехал домой, самоуверенно насвистывая.
Но ему не спалось в его большой кровати темного орехового дерева. Его пугали ночные звуки старого дома — рассыхающиеся стены, шаги бестелесных убийц, всю ночь крадущиеся по деревянным половицам.
XIX
Всякий честный агитатор, то есть человек, честно изучающий и рассчитывающий средства для наиболее эффективного осуществления своей миссии, очень скоро убеждается, что было бы плохой услугой в отношении простого народа — это просто сбивает его столку — знакомить его с действительным положением вещей с той же полнотой, как и более высокие слои общества. И, кроме того, если такой человек часто выступает с речами, он обнаруживает еще один, с виду незначительный, но чрезвычайно важный момент, а именно, что людей гораздо легче убедить вечером, когда они устали от работы и их ум менее склонен к сопротивлению, чем во всякое другое время дня.
«В атаку». Берзелиос Уиндрип.
Редакция «Информера» занимала трехэтажный с подвалом дом на Президент-стрит, между Элм-стрит и Мейпл-стрит, напротив бокового подъезда отеля «Уэссекс». В верхнем этаже помещалась наборная, во втором этаже — редакционный отдел, бухгалтерия и отдел иллюстраций, в подвале стояли печатные машины; в первом этаже были расположены экспедиция и отдел рекламы, а передняя комната, с выходом прямо на улицу, служила конторой, где принимались подписка, объявления и прочее. В кабинете редактора Дормэса Джессэпа было одно не слишком грязное окно, выходившее на Президент-стрит. Кабинет был просторнее конторы Лоринды Пайк в ее гостинице, но обставлен так же скромно. Правда, на стене висели исторические реликвии: землемерная карта прихода Форта Бьюла о| 1891 года; олеография, изображающая президента Мак-Кинли со всеми аксессуарами — орлами, флагами, пушкой и красной гвоздикой, эмблемой штата Огайо; групповая фотография Ассоциации журналистов Новой Англии (на которой Дормэс был третьим пятном в коте ке в четвертом ряду) и поддельный экземпляр старо" газеты с извещением о смерти Линкольна. Комнат содержалась в относительном порядке: в пустол ящике для писем можно было обнаружить лишь две половиной пары теплых перчаток и гильзу 18-калиберного патрона.