– Ты смотри, – сказал я Тай Дэю, – порой и до самого распоследнего пня что-то доходит. Ты точно это подметил, Бадья. А теперь удостоверься, что все веревки натянуты и ловушки для Теней установлены. Вели поднести сюда свежей пыли. Я хочу, чтобы все было…
– Уймись! – оборвал меня Рыжий. – Мы же все заготовили заранее. Совсем у тебя башка дырявая.
Солдаты вовсю устанавливали защитные ограждения. Я только попусту дергался и портил себе нервы.
– Прямо скажу, там было жутковато. Так что мне не мешает малость расслабиться. Сделаем так: я набросаю рапорт для Старика, а ты пошли какого-нибудь парня, пусть отнесет. Что до меня, то я заберусь в свою нору да познакомлюсь поближе с одним лекарством Одноглазого.
Я прихватил себе жбан самого забористого первача, объяснив это тем, что спирт необходим для медицинских целей. Мне как раз не мешало подлечиться.
97
Эликсир Одноглазого не убивал страх, но лишь ненадолго отодвигал его. Страх был особого рода, не тот, что парализует или лишает рассудка. Но он пребывал во мне постоянно, не давая о себе забыть. Это раздражало до крайности.
Я взглянул на Дрему:
– Будешь ты когда-нибудь годен на что другое, кроме переработки жратвы в дерьмо?
Дрема сидел в сгущающейся тьме на тюфяке, прежде принадлежавшем матушке Готе. Он не только не выказывал признаков возвращения из нездешнего волшебного королевства, где пребывал его разум, но в последнее время почти не двигался. А если двигался, то с таким видом, словно это было для него мукой. Я стал опасаться, как бы нам не пришлось тащить его с собой на носилках. Кому из ребят такое понравится? Я относился к Дреме лучше всех, не считая разве что Бадьи, но и моя привязанность не простиралась настолько, чтобы мне захотелось переть этого малого на горбу.
Вообще-то у нас принято заботиться о своих. Но при этом подразумевается, что и свои будут заботиться о нас. Существовало немало прецедентов, когда Отряд прекращал страдания брата, становившегося для него обузой.
Дрема не отвечал. Он никогда не отвечал. Я перекатился на свою подстилку и попытался заставить себя не думать о необходимости снова подниматься в гору. Стоило об этом подумать, как мне становилось не по себе.
Я ощущал Душелова, но не мог обнаружить ее во всепоглощающей, кромешной тьме. На счастье, она тоже меня не видела – а возможно, я ее не интересовал.
Я чувствовал себя как во время блужданий с духом. Но в полной темноте, без каких-либо опознавательных знаков, у меня не было возможности двинуться куда бы то ни было.
Я просто парил во тьме.
И лишь постепенно начал осознавать, что я не один.
Кто-то наблюдал за мной. Или что-то.
Наблюдал тем внимательнее, чем явственнее я это осознавал. Тьма по-прежнему оставалась непроглядной, но в самой ее непроглядности я стал различать лицо. Красные глаза, желтые клыки, кожа, чернотой многократно превосходящая саму тьму, так что она казалась некой противоположностью света… Кина. Разрушительница. Царица Обмана. Мать… Тенеземцы полагали, что ей присуще не только злое, но и созидающее начало. Так или иначе, она обладала могуществом достаточным, чтобы заставить меня обделаться от страха. Если она проявит ко мне интерес.
Что и произошло. Ее малиновые глаза просверлили дыру в моей призрачной душонке. Огромное отвратительное лицо неожиданно сморщилось, словно высохшее яблоко в кожуре, сжалось и поглотило само себя, превратившись в рубиновую точку. Точка начала двигаться, а в моем сознании появилось отчетливое ощущение того, что меня желают о чем-то предупредить. Неужто Кина пытается связаться со мной? Но на кой я ей сдался? У нее и без меня есть через кого воздействовать на наш мир.
А есть ли?