— Перестанет работать плазменный дезинтегратор, — Ната показала на вставку на поясе, принятую мной за деталь комбинезона. Нужно узнать, что за штучка этот плазменный дезинтегратор, но решил добить эту космическую феминистку.

— Что ты будешь делать тогда, Ната?

Ната Сорока кретинизмом не страдала: суть она ухватила быстро:

— Все сказанное тобой правда. При отсутствии энергии мои возможности катастрофически падают, приближаясь к нулю. Но зачем говорить эти очевидные вещи?

— Я это говорю по той простой причине, что мне жаль тебя. Вы стали заложниками инструкций, догм, вбиваемых вам в голову. Ты даже не думаешь о том, что необходимо искать варианты: вся заложенная в тебя программа говорит о необходимости ждать. Ждать помощи, которой не будет, и ты уже сейчас понимаешь конец своего пути: смерть от голода или холода в этой капсуле. Но я не такой. У меня есть семья, мой народ, есть цель. И вот я подхожу к главному: в нашей ситуации ты просто ноль, а я альфа и омега. Я выберусь отсюда, мне нужно жить. И ты выберешься со мной, но усвой простое правило: я говорю — ты делаешь. И никаких этих воплей о равноправии или дискриминации. В космосе мы были на твоей территории, я молча лежал в капсуле, не пытаясь опротестовать твои решения. Первобытный мир — моя территория, здесь я властелин, я знаю, как выживать и как бороться с врагами. А теперь, будь хорошей девочкой, сядь за свою виртуальную игрушку. Мне нужно знать, какое расхождение по времени между нашим взлетом и экстренной посадкой.

Ната придвинулась к стене, ткнула пальцем в панель и повернулась ко мне:

— Ты считаешь, что мы сможем выжить и добраться до твоего поселения?

— Конечно! Эти костюмы просто созданы, чтобы переносить низкие температуры, снаружи в них было очень комфортно!

— Максим, радиус действия костюмов невелик. Максимум пара сотен километров.

— Что ты хочешь этим сказать? — мне не понравилось услышанное.

— Питание костюмов осуществляется от звездолета или спасательной капсулы. Если мы выйдем за радиус действия питания, костюмы перестанут греть и выполнять защитные функции.

— Посмотри, сколько до ближайшей земли, узнай время расхождения, определи период развития планеты. Ты это можешь?

— Могу, — кивнула Ната, садясь за «стол». Минут пять она с напряженным лицом работала за виртуальным монитором, «вытаскивая» разные страницы, затем повернулась ко мне. — Мне очень жаль, Максим. С момента как мы взлетели, планета совершила пятьдесят четыре тысячи девятьсот пятьдесят один оборот вокруг своей оси, что составляет сто пятьдесят лет и двести один день.

— Этого не может быть, — прошептал я, холодея. Внутренне я ожидал расхождения в несколько дней, может, даже пары месяцев, учитывая температуру снаружи и снежный покров. Но сто пятьдесят лет?! Твою мать!

— Твою мать! Этого не может быть, проверь еще раз! — Усилием воли я сдержался, чтобы не отвесить Нате оплеуху. Тварь, скотина, ублюдки все эти Славянские Союзы, разномастные Унии, будьте вы прокляты! В душе бушевала настоящая буря, чтобы сдержаться от необдуманных поступков, с силой заехал по внутренней обшивке корабля, выполненной из матовых панелей.

— Повреждена панель термоизоляции, — возвестил механический голос, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

— Максим, у нас нет запасных термопанелей, если все повредишь, нам грозит переохлаждение, — Ната подошла и прикоснулась ко мне: — Прости, если бы я знала, что так случится, не согласилась бы на миссию.

— Отойди от меня, — прохрипел я, еле сдерживаясь, чтобы не задушить ее прямо сейчас, — отойди от греха подальше.

Дойдя до капсулы-кокона, залез внутрь, мне необходимо как-то принять и перенести услышанное. Нел и остальные жены мертвы, как мертвы и все мои дети, внуки и правнуки. В лучшем случае, жив кто-то из праправнуков, если смотреть по времени, что прошло с момента моего отлета. Никогда мне больше не увидеть ни Тиландера, ни моих приемных сыновей Бера и Санчо. Да что там они, даже их потомки, кому они могли рассказать обо мне, наверное, тоже мертвы. Что стало с Русами? Развились они или после моей смерти начали скатываться в первобытное состояние? Нет, там оставался Тиландер, Лайтфут, Мендоса, Сед. Оставались все мои записи, записи Александрова, уже сформирована система, пусть и не до конца. Школа, университет, музгар, где священнослужители читали проповеди. Нет, все это не могло просто так пропасть, не для того я столько старался, чтобы с моим исчезновением все рухнуло. Ведь, как чувствовал: вспомнил, как перед отлетом предупреждал Тиландера и, кажется, Бера, что могу задержаться. Чтобы не терялись и продолжали выполнять все, что мы запланировали.

— Твою мать! Сто пятьдесят лет, как же это много, — прошептал я вслух, выкарабкиваясь из капсулы-кокона.