Глава 3

Музей

(Два километра от Унтер-ден-Линден, 25 апреля 1945 года)

Работа с головой ожидаемо заняла приличное время. К счастью, у меня дома всё профессионально оборудовано – и даже не в подвале, где, если судить по приключенческим романам, полицейские первым делом и ищут, а в замаскированном туннеле внизу – овальном, как большая цистерна. Согласно канонам, как говорится. Да, я прочитал гигантское количество современных детективов и литературы о маньяках: как на немецком, так и на других языках. Мне было важно понять, на чём конкретно несчастные прокололись и попали в руки полиции. Я планирую не повторять их ошибок… как и не собираюсь оправдываться за своё увлечение. Не спорю, я могу быть душевно болен, но искренне сомневаюсь в точности диагноза – в других вещах моё мнимое сумасшествие как-то не проявляется. Большинство «серийников», за редким исключением, были признаны судом и врачебной экспертизой психически нормальными. Полагаю, со мной всё в порядке. Я просто люблю охотиться, обожаю. А с каких пор пристрастие к охоте – умственное отклонение? Тогда поголовно вся знать Европы начиная с античных веков – сборище клинических идиотов. Но… есть ли смысл гоняться по лесу за примитивным животным, столь уступающим тебе в мозговом развитии? Сколько раз я видел – олень вообще не бежит при виде охотника. Стоит на лужайке и пялится, прямо-таки позирует, лучшая мишень. Даже волк или медведь, весьма, казалось бы, неглупые, обладающие предчувствием и силой млекопитающие, – вам отнюдь не ровня. А вот самка человека – да, тут потрясающий азарт. Мужчина так не будет цепляться за жизнь – проверено. Он устанет и сам выйдет тебе навстречу, дабы прекратить мучения. Женщина сопротивляется до последнего – у них, знаете ли, в крови заложен инстинкт продолжения рода. Охота на самок дарит превосходные ощущения. Это всегда первоклассный аттракцион, перенесение себя самого на экран кино, риск, адреналин, экстаз. У меня иногда дрожат руки от возбуждения, когда начинается загон дичи.

Правда, не путайте моё чувство с плотским восторгом.

Поверьте, не ощущаю никакой эрекции, даже намёка на неё нет. Раньше, признаюсь со стыдом, на охоте частенько случалось всякое, включая и мастурбацию, – но все в юношестве совершают ошибки. Время сформировало образ, к которому я шёл всю жизнь. Я не сексуальный маньяк, а обычный, скучный убийца. Сейчас охотничий сезон закончится, и я с удовольствием отдохну – поверьте, не имею ни малейшей потребности убивать ежедневно. Для меня нормально выходить за дичью один раз год, а то и реже. Прежде нередко хулиганил – все эти мальчишеские письма в полицию, дерзкая игра «поймай меня, если сможешь», – а я ведь точно знаю, что меня не поймают. Недостойно для человека моего уровня заниматься подростковой ерундой. Хотя, конечно, и расслабляться тоже нежелательно. В разгаре крупнейшая за историю человечества война. Сегодня ты спокойно прошагал по дороге, где уже ходил тысячу раз, а завтра там ждёт противопехотная мина или неразорвавшийся снаряд. А авианалёты с сотнями бомбардировщиков? А снайперы? Ладно, чего я жалуюсь, как старая дева в борделе. Это же один из элементов, составляющих суть охоты. Должен быть риск, понимаете? Я никогда не одобрял развлечений зажравшихся нуворишей: егеря собирали им в специальный загон близ охотничьего домика диких кабанов, заказчики поднимались на вышку и лениво расстреливали животных из винтовок. Либо из луков, подобно президенту рейхстага и министру авиации Герману Герингу, изображавшему античного патриция. Впрочем, уже сутки как Геринг арестован спецотрядом СС согласно приказу Бормана в Бертехсгадене, снят со всех постов и лишён наград по обвинению в измене фюреру[12].

Да, вот так и проходит мирская слава.

…Отдохнув, я спускаюсь в тайный бункер-«цистерну». Очень удобно, и тут хорошо всё сделано – стены выложены кафелем (легко мыть), огромный резервуар с водой (водопровод уже четыре месяца не работает, но я очень запаслив), утилизация отходов. Я не забираю тушу добычи целиком, однако с головой тоже хлопот не оберёшься. Смерть не делает из дичи красавицу, её надо тщательно вымыть шампунем от «Шварцкопф» и тут же залить медицинским спиртом. Его легко найти. Уж чего-чего, а алкоголь в Берлине льётся рекой – ибо кто же не пьёт, когда на макушку сыплются бомбы? Итак, ледяным «дождиком» смываю запёкшуюся кровь, убираю ненужные лоскуты кожи вокруг шеи, подравниваю ножом – в общем, косметическая работа. После этого голова отправляется плавать в прозрачную стеклянную банку. Конспирация ни к чему, ведь меня всё равно поставят к стенке, найдут ли дичь в стекле или в обычных консервных банках. В бункере оборудована крохотная, всего на шесть метров, уютная комната отдыха. Мой личный частный музей. Там я медитирую перед охотой, пью кофе (сейчас очень трудно достать настоящий бразильский, такой паёк положен только высшим чинам, начиная от генерала вермахта или полковника СС) и веду философские разговоры. В качестве собеседников выступают отрезанные головы. По-моему, это прекрасно. Тебя не перебьют, не влезут с ненужным мнением, не попытаются оспорить сказанное. Стоят на полке в банках, внимают с широко распахнутыми глазами и раскрытым ртом, полным спирта. Ведь разве не красота? Для нас нет запретных тем. Мы с собеседницами обсуждаем секс, состояние современного общества, кинофильмы и музыку. И даже обстановку на Восточном фронте. Ещё один плюс подобных посиделок – никто не позвонит в гестапо, даже если ты позволишь себе капитулянтские настроения и прочие крамольные вещи. Например, рядом со мной живёт пожилой сосед, господин Фридрих Вайсмюллер. Душевный и тёплый человек, непременно раскланиваемся при встречах. Трое взрослых сыновей. Один убит под Минском, другой – во время наступления в Арденнах, третий пропал без вести при штурме кровавыми большевистскими ордами предместья Варшавы. И жена бедолаги Вайсмюллера пару недель назад (понятное дело, будучи не в себе) заикнулась – наверное, не стоило эту войну вообще начинать. Так знаете, он сам вызвал следователя из «гехаймштаатсполицай»: фрау Вайсмюллер арестовали, увезли, и что с ней – неизвестно. Поэтому мы всегда приветствуем друг друга возгласами «Хайль Гитлер!» и выражаем уверенность в скорой победе рейха. Ведь 12 апреля умер гнусный американец Рузвельт, а это, как обещает доктор Геббельс, наверняка повлечёт развал союза еврейских плутократов с Уолл-стрит и еврейских же комиссаров из Кремля. Так в 1761 году внезапная смерть русской императрицы Елизаветы Петровны рассорила коалицию, воевавшую против Пруссии, и спасла от краха королевство Фридриха Великого. Так и здесь – произойдёт чудо, и Великая Германия обязательно устоит.

Доктор Геббельс – гений. Так задурить мозг всем, включая и себя!

Я с нежностью смотрю на первую голову в банке. Ровно три недели назад, 5 апреля 1945 года. Особь девятнадцати лет. Я давно не убиваю молодняк, и рад своей сознательности – опытные охотники презирают беспринципных тварей, выслеживающих медвежат или волчат. Даже если и застрелишь медведицу, мать целого выводка, то сироток следует обязательно отдать в зоопарк либо в цирк. Признаюсь как на исповеди – да, и я начинал с неразборчивой, тупой резни… однако сейчас убийцы младенцев мне омерзительны. Я эволюционировал до правильного, качественного маньяка нового поколения. Самку звали Гудрун – древненорвежское имя, но в рейхе популярно: так именуется старшая дочь Генриха Гиммлера. Сущая прелесть. Лапочка. Натуральная блондинка, голубые глаза, спортсменка – подбирал, чтобы мускулистые ножки, хорошо бегала. Пухлые губы прекрасно сохранились в спирту – кожа, конечно, сморщилась, но ничего. Ей недолго осталось тут плавать, я вскоре перевезу коллекцию трофеев в другое место. Гудрун была великолепна. Даже под дулом пистолета отказалась облачиться в платье с синим верхом и жёлтой юбкой – наряд Белоснежки из диснеевской сказки. Пришлось усыпить бунтарку хлороформом и переодеть самому. А это плохо, дополнительное время. Пятидесятикилограммовая девица – не кукла, ворочать её тяжело даже с качественной, как у меня, подготовкой. И это не последняя проблема. После хлороформа особи скверно восстанавливаются, тяжело соображают: мне необходима резвость газели, а не полёт сонной мухи. О, я зря беспокоился. Гудрун оказалась превосходной бегуньей. Она едва не вырвалась из парка, осталось уже совсем чуть-чуть – еле догнал. Столько силы было в этом дивном грациозном существе: она умудрилась прокусить мне толстую перчатку, почти достала зубами до кожи. А кричала-то как, словно поросёнка режут, – удивляюсь, почему фюрер в рейхсканцелярии не услышал. Вот такие вещи и возвращают тебя к жизни, ты понимаешь, зачем ты пришёл на эту землю из чрева матери… Охотиться и убивать дичь. Со второй прошло проще. Марта. Восемнадцать лет. Я улыбаюсь, еле заметно киваю. Специально заспиртовал так, что уголки её губ приподняты, и голова всегда улыбается мне. Красавица. Не столь строптива, к сожалению. При первой же угрозе заплакала навзрыд: «Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно». Ну, конечно, моя дорогая, какие тут сомнения – сделаешь как миленькая. Она разделась догола прямо при мне – думала, я польщусь на её худенькое тельце. Дурочка. Я состоявшийся мужчина. А не зоофил, чтобы возбуждаться при виде дичи. Это у каких-то сопляков при виде освежёванной косули наступает эрекция, я-то уже справился с пороками пубертатного возраста. Вот когда она облачилась в бархатное платье Голубой Феи из «Пиноккио», натянула кое-как на голову парик из синих волос, тут, признаюсь откровенно, залюбовался. В каждом из нас, включая прожжённых циников, может всколыхнуть чувства прелесть природы. Знавал я старых охотников, каковые, узрев красавицу лосиху в двадцати метрах, столбенели, затаив дыхание, опускали ружьё и отпускали животное восвояси. Увы, исключено. Поскольку моё животное опишет внешность охотника, и полиция рейха выйдет на верный след. Я окажусь в роли зверя, а полицейские – охотников: такую игру я не люблю.