Уже к 1906 году клиника Бургхёльцли полностью погрязла в спорах, касавшихся фрейдистских идей, – сам Фрейд назвал это «двумя беспокойным мирами» академической психиатрии и психоанализа. В то время как базировавшиеся на словесном ассоциативном тесте исследования Юнга и Риклина предоставляли почти железное доказательство верности фрейдистских теорий, антифрейдисты не оставляли попыток их развенчать. Густав Ашаффенбург, немецкий психиатр, который научил Риклина проводить ассоциативный тест, выступил с резким обличением Фрейда на психиатрической конференции, а после опубликовал текст своего выступления.

Блейлер общался с Фрейдом двумя годами ранее, в 1904 году, но с тех пор он осмелился задать тому несколько острых вопросов. Блейлер писал, что теория Фрейда кажется ему экстремальной, – неужели корни абсолютно всего гнездятся в сексуальности? Где доказательства, на которые были так богаты более ранние работы Фрейда? Точно ли все это не является ненаучными рассуждениями Фрейда о человеческой натуре, вытекающими из одного-единственного случая? Блейлер находил продуктивным подвергать чьи-либо взгляды вызывающей критике, но не Фрейд, который развенчал все разумные сомнения Блейлера как «сопротивление великой истине» и перенес свое внимание на его младшего коллегу.

Именно Юнг, а не Блейлер ответил Ашаффенбургу в 1906 году, в пух и прах разгромив его аргументы и существенно поспособствовав тем самым укреплению репутации Фрейда. К тому времени Юнг уже стал, минуя Блейлера, писать Фрейду сам, упомянув в своем первом письме, что именно он «предал публичной огласке случай, который впервые привлек внимание Блейлера к существованию ваших принципов, хотя на тот момент с его стороны было заметно сильное сопротивление». Обратное было ближе к истине. В 1907 году Юнг улучил момент, чтобы впервые лично встретиться с Фрейдом. Целью этой встречи было вбить между двумя старшими коллегами еще один клин и убедить Фрейда, что он, Юнг, является его человеком в Цюрихе.

Тон писем Юнга к Фрейду широко варьировался – от заигрывающих до откровенно предательских, где он все время упирал на то, что главврач Бургхёльцли слишком педантичен, малодушен и совершенно некомпетентен в вопросах психоанализа. «Добродетели Блейлера сведены на нет его же пороками, и ничто в нем не исходит от сердца»; лекции Блейлера были, по его словам, «ужасающе поверхностны и схематичны»; «подлинной и единственной причиной возражений Блейлера является то, что я выделяюсь из безмолвной толпы»; «Я восхищаюсь тем, как вы отбрили Блейлера. Его лекция была весьма ужасной, вам не кажется? Вы получили его большую книгу?». Речь шла про книгу о шизофрении – труде всей жизни Блейлера. «Он написал в ней кое-что очень плохое».

Если Блейлер несправедливо забыт сегодня, то во многом потому, что Юнг вымарал его из истории, ни разу не назвав его по имени в своих мемуарах и дойдя до того, чтобы заявить, что психиатров Бургхёльцли волновали только ярлыки, а «психология душевнобольных пациентов не играла никакой роли». Это был Юнг – говорит Юнг, – кто стремился раскрыть индивидуальные истории своих пациентов. Почему один пациент убежден в чем-то одном, а другой – в другом, откуда происходят эти отдельные, особенные для каждого убеждения? Если один пациент считает, что он Иисус Христос, а другой заявляет: «Я нахожусь в Неаполе и должен накормить весь мир своей лапшой», то какой смысл налеплять на обоих ярлык «бредовые»? Обвинения Юнга в том, что Блейлер «предпочитал ставить диагнозы путем сравнения симптомов и сбора статистических данных» вместо того, чтобы «учить язык каждого пациента», выглядели особенно подло, учитывая, что большинство пациентов Бургхёльцли говорили на швейцарском диалекте.

То, что часто воспринимается как дуэт взаимного притяжения, отторжения и корыстных интересов между Фрейдом и Юнгом, было на самом деле треугольником: Юнг «продал душу» Фрейду, поскольку хотел занять место Блейлера. Для Фрейда, поскольку Блейлер стал менее надежным союзником, усилилась нужда в Юнге. Юнг, уставший жить в тени авторитета Блейлера, озлобился и срежиссировал борьбу за власть, устроив все так, чтобы Блейлер начал опасаться «пришествия Фрейда». Блейлер в этих дрязгах проявил себя достойнее их обоих, порой нерешительный и слишком прозаичный, но всё же с наименьшим эго и наибольшей готовностью учиться у других. Тем не менее звезда Блейлера закатилась, а Юнга – взошла.

Помимо интеллектуальных разногласий в этой ситуации имел место и извечный классовый конфликт. В то время как Блейлеры жили скромно, питались в больничной столовой и делили кров с кататонической сестрой Эйгена, Юнг в 1903 году женился на одной из богатейших женщин Швейцарии. Чета Юнг поселилась в Бургхёльцли, прямо под апартаментами Блейлера, и питалась обособленно, – еду им готовили слуги. Не отказывали себе молодожены и в посещении прекрасных цюрихских ресторанов. Юнг просил о дополнительных ресурсах для работы или о неоплачиваемых отгулах, которые тратил на собственные опыты или путешествия – теперь он мог себе это позволить, – и Блейлер предоставлял ему все. С годами он выполнял просьбы Юнга все более неохотно, поскольку необходимость управлять большой больницей отвлекала его от собственных изысканий. Возрастающее пренебрежение Юнга по отношению к трудолюбивому Блейлеру было знаком его собственного роста.

В течение нескольких лет оба они рассорились с Фрейдом, а друг с другом продолжали враждовать десятилетиями: «Двадцать лет активного противостояния, при том, что оба продолжали оставаться в Бургхёльцли, выражались то в двусмысленных едких намеках, то в откровенно враждебных перебранках, часто на глазах у изумленных врачей и перепуганных пациентов». Каждому цюрихскому психиатру приходилось, изворачиваясь, пробираться по этому минному полю «беспокойных миров», где расположение мин постоянно менялось, и даже отказ принять чью-либо сторону расценивался как предательство обеими партиями. С этой дилеммой пришлось теперь столкнуться и Блейлеру. Он считал, что чей бы то ни было непререкаемый авторитет не может пойти на пользу научной дискуссии и прогрессу. «Девиз “Кто не с нами – тот против нас”, на мой взгляд, необходим религиозным сообществам и полезен для политических партий, но я считаю, что он вреден для науки», – прямо сказал он Фрейду. Ища сторонников, Блейлер присоединился к ряду организаций, настроенных оппозиционно по отношению к закрытому лагерю Фрейда. Фрейд не разделил его мнения о необходимости действовать единым фронтом, а большинство ученых-исследователей критиковали Блейлера за то, что тот ранее поддерживал Фрейда.

Роршах, разумеется, ничего не знал обо всех этих подковерных интригах, которые полностью раскрываются лишь в личных письмах Фрейда, Юнга и Блейлера. В начале 1906 года, пока Фрейд переносил свою лояльность с Блейлера на Юнга, Роршах был на втором году обучения в университете, сдавал предварительные экзамены и посещал лекции Карла Юнга, который позднее сказал, что никогда не общался с Роршахом лично. Но все-таки Роршах наверняка знал хоть что-то о междоусобицах этих первопроходцев и о поставленных на карту вопросах.

И будучи студентом, и в течение всей жизни Роршах уважал идеи Фрейда, но сохранял по отношению к ним и долю скептицизма. Он продолжал использовать психоанализ, но прекрасно понимал ограничения, которые накладывает этот метод. В одной из лекций, которую Роршах впоследствии читал на медицинской конференции вдали от Цюриха, он изложил авторитетные объяснения того, как работает психоанализ, а также разъяснил, что можно и что нельзя делать при помощи этой методики. Он пошутил невзначай, что «в Вене скоро уже начнут объяснять при помощи психоанализа, почему Земля вертится вокруг своей оси».

Роршах в течение нескольких лет применял словесный ассоциативный тест к своим пациентам и при расследовании преступлений, даже после того как Юнг почти перестал обращаться к этой практике. Он был вдохновлен другими работами Юнга. Вышедшая в 1912 году книга Юнга «Либидо, его метаморфозы и символы» заложила основы «цюрихской школы», которая существенно расширила границы психоаналитических исследований, сделав их культурным феноменом и включив в практику много новых элементов: от гностических мифов и легенд до искусства и того, что стали называть «коллективным бессознательным». Юнг отвергал предложенную Фрейдом буквальную трактовку сексуальных побуждений, рассматривая их с более мифологической и символической точки зрения, – как «жизненную энергию», содержащуюся в сексуальности, огне и солнце. Роршах, по словам Ольги, тоже восхищался архаической мыслью, мифами и тем, как устроена мифология. «Он пытался разыскать следы этих древних идей в своих пациентах, искал аналогии – и однажды нашел в бредовых рассказах ведущего отшельническую жизнь больного швейцарского фермера поразительные совпадения с мифами о деяниях египетских богов». Юнг метался из стороны в сторону: поняв, что причины душевных расстройств имеют определенно психологический характер, он вскоре указал, что мозг большинства его пациентов не был никоим образом поврежден, или по меньшей мере не было никаких причин связывать их психологические недуги с состоянием мозга. «По этой причине, – заявил Юнг в январе 1908 года, читая лекцию в цюрихской ратуше, – мы полностью прекращаем исследования мозга в нашей цюрихской клинике и обращаемся к психологическому способу изучения душевных болезней». Был Роршах или нет на этой конкретной лекции, заложенное в ней послание он усвоил. Он отдал должное «твердой» науке, сделав масштабное анатомическое исследование шишковидной железы головного мозга, но был согласен с тем, что будущее психиатрии заключается в поиске путей к пониманию разума, а не в том, чтобы просто резать человеческий мозг, изучая извилины.

Но Роршах был ближе по духу к третьему великому первопроходцу, который, будучи связан законами своей профессии, не мог «полностью отказаться» ни от интерпретационного, ни от анатомического подхода. Если болезнь имеет биологическую природу, утверждал Блейлер, то, возможно, ее следует лечить вне зависимости от того, каковы текущие наваждения пациента и какой может быть его «тайная история». Роршах тоже продолжал считать, что психология опирается на физиологическую базу, с его точки зрения, такова природа восприятия.

Как и Блейлер, Роршах имел скромное общественное происхождение, разделял его интерес к больным с тяжелыми душевными недугами, а также его способность, которой часто недоставало их коллегам, уважать окружающих и учиться у них, даже когда ищешь свой собственный путь. В то время как Фрейд видел в женщинах созданий с «загадочной» психологией, сильно отличающейся от «нашей», а Юнг писал о доминирующем в жизни женщин интересе к домашнему уюту, семейственности и их склонности полагаться на эмоции в большей степени, чем на разум, Роршах, еще в школе проявивший себя рьяным борцом за права женщин, и Блейлер не разделяли ни одного из этих предрассудков и, что более важно, никогда не опирались на них в своих теориях.

Оба они без тени сомнения отвергали паранормальную психологию. Фрейд и Юнг – так же как Уильям Джеймс, Пьер Жане, Теодор Флурнуа и многие другие выдающиеся психологи того времени – часто посещали спиритические сеансы и изучали труды мистиков и медиумов. Не в качестве хобби, а потому, что таким образом они надеялись получить доступ к «подсознательному» измерению, которое вскоре станут называть «бессознательным». Роршах, как и Блейлер, был об этих практиках того же мнения, что и мы сегодня. Они с сестрой Анной разыгрывали свою бабушку, которая увлекалась спиритуализмом. В медицинском училище Герман утверждал, что «если старая женщина, находясь в расстроенных чувствах, обращается к миру духов, то это лишь потому, что люди больше не хотят ее видеть. Она пытается общаться с духами, поскольку у нее не осталось близких среди живых. Такая ситуация – настоящая глубокая трагедия, и мы не должны сердиться на людей, с которыми это случилось».

Сам Роршах никогда не работал в Бургхёльцли, но, ввиду тесной связи этой больницы с Цюрихским университетом, врач-клиницист мирового класса, Эйген Блейлер, был научным руководителем Германа. Роршах настолько пропитался блейлерианской философией жизни, что в январе 1906 года дал зарок не употреблять алкоголь и придерживался этой клятвы всю жизнь. Блейлер был исключением среди университетских психиатров своей эпохи, поскольку применял и поддерживал фрейдистские идеи. Решающим фактором была независимость Цюриха от Вены: Роршах находился в единственном месте на земле, где психоанализ воспринимали всерьез и где были готовы к его дальнейшему исследованию и усовершенствованию. Он учился бок о бок с изобретателями первого психологического теста бессознательного. Это было практически идеальное окружение.

В 1914 году, когда Роршах был практикующим психиатром, в его клинику прислали для обследования солдата велосипедного батальона швейцарской армии Иоганнеса Найверта. Найверт взял десятидневную увольнительную, заплатил 2900 франков долгов, накопившихся на предприятии его отца, а во вторник 3 декабря, за два дня до того, как он должен был вернуться на службу, внезапно исчез. Шесть дней спустя сотрудники полиции нашли его в таверне – Найверт сидел за столом, перед ним стояла тарелка с едой и большая кружка пива. Он ел медленно и спокойно. Когда полицейский спросил: «Найверт, почему вы не вернулись в субботу на службу?» – солдат поднял взгляд и сказал, нерешительный и смущенный: «Мне нужно идти».

Он без возражений пошел с полицейскими и хотел сразу же вернуться в свое подразделение, – ему нравилось служить в армии. Когда его спросили, какой сейчас день, он ответил: «Вторник» и не мог поверить, что уже 9 декабря, среда следующей недели. Он выглядел крайне обескураженным. Когда его доставили в больницу, Найверт сказал, что его велосипед перевернулся в снегу, и он упал с моста неподалеку от железнодорожного вокзала. Дальше он не мог вспомнить ничего, вплоть до того, когда полицейский заговорил с ним в таверне. «Это было, как будто я вдруг очнулся ото сна. Меня обвинили в попытке дезертирства, но если бы я и впрямь собирался сбежать из армии, то сделал бы это, когда у меня в кармане лежали 2900 франков, а не после того, как я их потратил, оплатив счета».

Получив в свое распоряжение обширное описание биографии, физического здоровья и семейных обстоятельств Найверта, Роршах применил к нему словесный ассоциативный тест Юнга – Риклина, фрейдистскую методику свободных ассоциаций, а также гипноз – один из специальных инструментов Блейлера, чтобы помочь Найверту вспомнить, что же случилось. Словесный тест помог установить, что в процессе самого инцидента ничего сверхъестественного не произошло. Однако он выявил комплексы, объяснившие, почему приступ Найверта принял именно эту форму: враждебность по отношению к отчиму, желание, чтобы его отец был все еще жив, потому что так «все было бы как раньше». Фрейдистские свободные ассоциации вернули пациента в диссоциированное состояние, что помогло продемонстрировать, как он действовал: Найверт тотчас начал галлюцинировать, а впоследствии не мог вспомнить ничего, кроме первой вещи, которую увидел. Понять же, что случилось, как и ожидал Роршах, лучше всего помог гипноз. Герман припас это средство напоследок, чтобы можно было сравнить результаты всех трех методик. Под гипнозом Найверт рассказал, что он оставил велосипед лежать у вокзала, посидел на скамейке в парке и пошел пешком обратно на фирму отца, но не смог найти туда дорогу. Потом с ним случилось нечто, по описанию выглядевшее как эпилептический припадок. Его повествование было четким и цельным, но солдат запомнил события так, словно все они произошли в один день.

После гипноза Роршах смог интерпретировать результаты видений, полученных в свободных ассоциациях и в ходе словесного ассоциативного теста, чтобы свести разрозненные фрагменты истории воедино. «Было особенно важным для меня, – резюмировал он, – продемонстрировать, используя материал, добытый при помощи гипноза, что так называемые “свободные ассоциации” являются на самом деле детерминированными, заранее обусловленными некими причинами. Они не случайны, а являются скорее продуктом “бессознательных воспоминаний” пациента». У каждой техники была важная функция. Роршах пришел к выводу, что наилучший метод – это полный анализ, который может дать дополнительные подробности, не раскрытые в процессе гипноза, и доказать, что все аспекты рассматриваемого случая, говоря словами нашего героя, «сливаются в единую картину».

Однако для полного анализа элементарно не было времени. Роршах нуждался в методе, который сработал бы уже после первого применения, в течение одного сеанса, создав «единую картину» моментально. Этот метод должен был быть структурированным и включать в себя специальные ключи, требующие ответа пациента, такие, как слова в ассоциативном тесте Юнга – Риклина. Но в то же время он должен быть и бессистемным, предполагая, что человек будет говорить о том, что первым придет ему в голову. И как гипноз, он должен быть способным справиться с психологическими защитными механизмами, не дающими человеку произнести вслух то, чего он сам о себе не знает или не хочет знать. У Роршаха имелись в распоряжении три ценных методики, позаимствованные у троих наиболее повлиявших на него ученых, но тест будущего должен был вобрать в себя их все.