Он почти не сомневался, что мистер Дево и остальные двинулись дальше на юг в лодках.
Хикки со своими людьми?
Памятуя о докторе Гудсире, он надеялся, что так оно и есть, хотя и не верил в такую возможность. Помимо лейтенанта Ходжсона (а Крозье подозревал, что он прожил недолго в этой шайке головорезов), среди них едва ли был человек, способный управлять «Террором», а тем более отыскивать путь во льдах.
Таким образом, оставались три человека, которые покинули лагерь Спасения с намерением совершить пеший поход по суше, – Рубен Мейл, Роберт Синклер и Сэмюел Хани. Могли ли баковый старшина, фор-марсовый старшина и кузнец провести «Террор» по каналам во льдах почти на двести миль в южном направлении?
Крозье почувствовал головокружение и легкую тошноту, когда в памяти всплыли имена и лица мужчин. Он почти слышал их голоса. Он слышал их голоса.
Пухтоорак был прав: теперь здесь обитали пиификсааки – призраки, оставшиеся на корабле, чтобы преследовать живых.
На койке Френсиса Родона Мойры Крозье лежал труп.
Насколько они могли судить, обследовав в темноте среднюю и трюмную палубы, это был единственный труп на корабле.
«Почему он решил умереть в моей постели?» – недоумевал Крозье.
Мертвец был ростом с Крозье. По одежде установить личность покойного – он умер под одеялами в бушлате, вязаной шапке и шерстяных штанах, что казалось странным, поскольку плавание, по всей видимости, происходило летом, – не представлялось возможным. Крозье не имел ни малейшего желания обшаривать его карманы.
Голые кисти и шея мужчины побурели, высохли и сморщились, но именно при виде лица Крозье пожалел, что престонские иллюминаторы так хорошо пропускают свет.
Глаза походили на коричневые стеклянные шарики. Растрепанные волосы и борода были такими длинными, что казалось вполне вероятным, что они продолжали расти еще много месяцев после смерти мужчины. Губы усохли и из-за сокращения лицевых мышц растянулись в ужасном оскале, обнажив зубы и десны.
Именно зубы производили самое жуткое впечатление. Передние зубы, не выпавшие от цинги, были желтыми, очень широкими и невероятно длинными – три дюйма, самое малое, – словно они продолжали расти, как на протяжении всей жизни растут резцы у кролика или крысы, пока не загибаются и не вонзаются в собственное горло животного, если их постоянно не стачивать обо что-нибудь твердое.
Зубы мертвеца были поистине невероятными, но Крозье все смотрел на них в сером сумеречном свете, проникавшем сквозь иллюминатор в подволоке своей бывшей каюты. Это, осознал он, не первая невероятная вещь, которую он увидел или пережил за последние несколько лет. И вполне возможно, не последняя.
«Пойдем», – знаком сказал он Безмолвной. Он не хотел посылать мысли здесь, где все вещи слушали и слышали.
Крозье пришлось воспользоваться пожарным топором, чтобы вскрыть задраенный и заколоченный главный люк. Не задаваясь вопросом, кто задраил люк и зачем – или задраил ли его столь прочно человек, чей труп сейчас лежал в каюте внизу, – он отбросил топор в сторону, выбрался на верхнюю палубу и помог Безмолвной подняться по трапу.
Ворон беспокойно зашевелился, пробуждаясь, но снова тихонько засопел, когда Безмолвная укачала его на руках.
«Подожди здесь», – знаками сказал он и снова спустился вниз.
Сначала он вынес на верхнюю палубу тяжелый теодолит и несколько своих старых справочников, быстро снял показания прибора и нацарапал координаты своего местоположения на полях пропитанного солью судового журнала. Потом он отнес теодолит и книги обратно вниз и бросил там, хорошо понимая, что произведенное в последний раз вычисление координат корабля является, наверное, самым бесполезным и бессмысленным поступком из всех, какие он совершал в течение своей долгой жизни, состоявшей из бесполезных и бессмысленных поступков. Но он также понимал, что должен сделать это.
Как должен сделать то, что сделал в следующую очередь.