– Нет, – отвечает она тверже, чем сама ожидала. – Мне ничего не нужно.
Багаж аккуратно уложен на полке, которую можно днем превратить в диван с пышными подушками. Все выглядит совершенно новым. Должно быть, компания выложила немалые деньги за вышитые золотом подушки, блестящие латунью стены и мягкий темно-синий ковер под ногами, в желании показать надежность своего детища. Куда ни глянь, повсюду натыкаешься на название «Транссибирская компания»: оно выгравировано на цветочных вазах и светильниках, отштамповано на фарфоровых чашках и блюдцах, стоящих на столике у окна. Рядом на кресле сложено постельное белье. На окнах жалюзи и синие бархатные шторы. С наружной стороны окно перекрывают два толстых железных прута. Мария на мгновение задерживает на них взгляд, потом подходит к стене из лакированного красного дерева с двумя дверями. За одной находится гардероб, где чья-то невидимая рука уже развесила ее платья и шаль. Другая ведет в туалетную комнату с белой фарфоровой раковиной, сверкающими серебром кранами и заставленной парижскими кремами полкой. Над всем этим висит зеркало в серебряной раме.
В детстве ее завораживало старинное позолоченное зеркало в маминой спальне. Ей казалось, что в серебристой дымке она похожа на призрак, явившийся из царства теней или всплывший со дна озера. Что бы ей ни представлялось в то мгновение, она наслаждалась возможностью почувствовать себя кем-то другим, хотя бы на время, пока мама не позовет пить чай вместе с бабушкой или папа не вздумает проэкзаменовать ее в устном счете. Она мечтала, что, когда вырастет, станет уверенней в себе и в том, кем хочет быть. Но чего хочет теперь новая Мария?
Не желая задумываться об этом, она закрывает дверь в уборную. Достает из сумки потрепанную книгу с загнувшимися от частого чтения уголками страниц. Мария знает в ней каждое слово, может воспроизвести в памяти каждую иллюстрацию, но в весомости книги, в ее материальности есть нечто успокаивающее. Знаменитый «Путеводитель по Запустенью для осторожных туристов» Валентина Ростова – отцовский экземпляр, которым она тайком зачитывалась, мечтая когда-нибудь смотреть на мир из окна этого поезда. Но только не так. Не в одиночестве.
Внезапно ее охватывает острое чувство неприкаянности. Поезд еще не тронулся с места, а она уже пренебрегла первым советом Ростова: «Прежде всего, не вздумайте отправляться в путешествие, не будучи уверены в собственном душевном спокойствии».
На перроне кондукторы провожают к вагонам опоздавших и отправляют слезливых родственников к воротам. Механики с измазанными машинным маслом лицами деловито расшагивают взад-вперед вдоль состава. Стайка людей с блокнотами увивается за обеспокоенным чем-то начальником вокзала. Внезапная вспышка света, и вот уже какой-то человек выглядывает из-под черной ткани позади фотографического аппарата. Завтра утром это появится во всех газетах, путешествие стало событием еще до того, как началось.
Череда лязгающих звуков возвещает о том, что двери закрыты и металлические решетки опущены. Мария опять сосредоточивается на дыхании: вдох-выдох. «Ничто снаружи не сможет проникнуть внутрь, ничто внутри не сможет нам навредить». Она закусывает губу и ощущает вкус крови. «Железо обеспечит нашу безопасность». Перрон пустеет, за исключением крохотной фигурки начальника вокзала. Он поднимает флажок и смотрит на вокзальные часы. Лица за воротами перрона вглядываются в лица за решетками на окнах вагонов. Кое-кто плачет. В памяти Марии всплывают слова Ростова: «Говорят, что каждый, кто путешествует через Запустенье, должен заплатить за это. И заплатить куда больше, чем стоит билет на поезд».
Ростов заплатил своей верой. Некоторые полагают, что и жизнью. Прославившие его на всю Европу «Путеводители» указывали достойные наибольшего доверия рестораны, богатейшие музеи и чистейшие пляжи, называли самые красивые храмы и перечисляли все алтари и фрески со святыми и мучениками, и турист, направляясь в любую точку континента, мог быть уверен, что его сопровождает сам Господь Бог. Но последняя книга рассказывала о стране, любоваться которой можно лишь сквозь оконное стекло. В Сибирском Запустенье не осталось ни храмов, ни галерей или фонтанов, ни произведений искусства, способных рассказать знакомую историю.
Тишина на перроне затягивается дольше, чем следовало бы. Затем флажок опускается, и Транссибирский экспресс трогается с места в неспешной какофонии шипения, визга и скрипа колес. Пока поезд тащится вдоль перрона, сверкает вспышка фотоаппарата и облако пара на мгновение наполняется светом.
Ослепленная внезапным сиянием, Мария отступает от окна, а поезд выкатывает с Пекинского железнодорожного вокзала навстречу неизвестности.
«Дитя поезда»
Лучше ехать, чем стоять на месте. Так считает вся команда. Лучше, чтобы колеса катились по рельсам к далекому горизонту. Особенно этого хочется в день отправления, когда ожидание заканчивается. А оно на этот раз было очень долгим. Десяти месяцев вынужденного простоя хватит, чтобы вывести из себя даже самого спокойного человека.
Шестнадцатилетняя Чжан Вэйвэй стоит у окна в крохотном тамбуре, что ведет в служебную часть поезда. Пассажирам не дозволяется заходить в самые близкие к паровозу вагоны, где размещаются комнаты для команды, сельхозвагон и склад. Только кондукторы и стюарды то и дело проносятся мимо, но все они так заняты, что не обращают внимания на девушку. Она смотрит, как удаляются прочные каменные стены вокзала. Высокий забор отгораживает полотно, а вдоль него скачет стайка босоногой малышни. В масках, превращающих детей в чудовищ с желтыми рогами и разбухшими щеками, они размахивают руками в ритуальном танце – то ли расставания, то ли предупреждения, то ли восторга. По ту сторону забора на соседних улицах и переулках люди захлопывают ставни. Оскверненную воду, что кипятится сейчас на плитах, после выплеснут в окно, бормоча заговоры для защиты от дурных снов. Затаив дыхание, город прислушивается к затихающему стуку колес и свисткам паровоза, и лишь когда они смолкнут совсем, все с облегчением вздохнут и отправятся по своим делам, с радостью избавляясь от мыслей о кошмарах, что обитают далеко на севере.
Вэйвэй принюхивается. Как же она тосковала по этому едкому запаху, по скрипу механизмов, по издавна знакомому чувству страха и восхищения, по шуму, настолько привычному, что его даже не замечаешь, пока он не прекратится! Все эти месяцы ее влекло к движению, к скорости точно так же, как тянутся к выпивке красноглазые пассажиры третьего класса – они хватают ртом последние капли и мгновенно приходят в бешенство, стоит бутылке опустеть.
Но вот поезд снова движется, и воздух дрожит от напряжения. Она слышала, как шепчется между собой команда: «Рано, слишком рано отправляться в путь. Почему бы не дождаться зимы, когда земля засыпает от холода и никакая опасность не может подстерегать тебя за деревьями? Летом же она просыпается, терзаемая голодом. Слишком рано, слишком рискованно».
Но не слишком рано для самой Вэйвэй. Впрочем, она ведь слишком любит рисковать, как обычно говорит Алексей.
«А кто в этом поезде не любит?» – отвечает в таких случаях она, и Алексею приходится признать ее правоту.
Все здесь уже наполовину безумны, все больны Запустеньем, не выразимыми никакими словами томлением и страхом, которые влекут их в Транссибирскую компанию. Те, кто слышит голос Запустенья, сидя в уютных городских домах, кто не в силах противиться зову могучего поезда. Они приходят в штаб-квартиру компании в Лондоне, или на Баньюнской дороге, или на Великой улице, стучат во всем известные деревянные двери и предстают перед неулыбчивыми седыми мужчинами, которые придирчиво их осматривают, требуя ответа на вопрос: почему вы считаете себя достойными этой чести? Большинству дают от ворот поворот. Немногих отобранных испытывают на чувствительность к пейзажу, способному повредить рассудок, заставляющему человека бросаться на решетку вагонного окна или кровянить пальцы о двери в тщетной надежде выбраться наружу. Если таких склонностей у кандидата не выявят, он получает темно-синюю униформу Транссибирского экспресса, контракт и Библию, на которой присягает в верности королеве. С этого момента он становится часть команды, частью компании, чьи владения простираются через половину мира.
Но с Вэйвэй все иначе. Она «дитя» поезда. Рожденная невесть где, вне пределов какой-либо страны, не под звездой какой-либо империи, она явилась в мир в тот самый момент, когда ее мать его покинула, в самом сердце Запустенья, на полу спального вагона третьего класса, глубокой ночью, когда обитатели равнин светились в темноте, подобно призракам. Плачущего младенца спеленали простынями с эмблемой Транссибирской компании и поручили заботам стюардов и поваров, а кормилицу нашли среди пассажиров третьего класса. Двумя неделями позже, когда поезд остановился у Русской Стены, девочка зашлась криком, потому что до сих пор не знала ничего другого, кроме непрерывного движения и шума. Представители компании в Москве не знали, как с ней поступить, поскольку никогда прежде не имели дела с внезапно осиротевшими младенцами. Ее мать скрывала свою беременность, а попутчикам заявила, что осталась одна в целом свете. Компания, не одобряя такую материнскую безответственность, сочла за лучшее вернуть девочку в Пекин первым же поездом и передать в заботливые руки китайского правительства.
Так вышло, что ее выхаживала, кормила и переодевала кормилица с помощью свободных от дежурства членов команды. Но когда поезд добрался до Пекина и капитан пришла за малюткой, чтобы передать властям, кочегары сообщили, что та приносит удачу и уголь в этом рейсе горит ярче, чем прежде. Кухонные мальчишки прибавили, что масло сворачивается именно так, как нужно, и пассажиры первого класса нахваливают кухню, чего прежде никогда не случалось. Ночные стюарды заявили, что им по нраву ее общество, что она с серьезным видом выслушивает их скабрезные истории и почти не жалуется. И тогда капитан произнесла (по крайней мере, так рассказывали самой Вэйвэй): «Если она сможет честно зарабатывать свой хлеб, то пусть остается. Но у нас в поезде нет лишних деталей. Она должна научиться приносить пользу, как все мы».