— Мы уже и надеяться перестали. Ты где?!
— Я…
Сильный толчок в затылок швырнул его лицом в пол. Телефон отлетел в сторону. Закрывая голову рукой, он повернулся и увидел над собой Сулеймана с перекошенным лицом. В следующий момент на него обрушился град ударов. Первое время Миша пытался закрываться и даже перекатывался подальше от нападавшего, но пропустив удар ногой по голове, отключился.
В романах обычно герой, очнувшись, пытается сообразить, как долго он был без сознания. Придя в себя, Миша сразу понял, что времени прошло немного, так как боль от побоев только начала усиливаться. Болели ребра, руки и голова. Из окна бил яркий солнечный свет, не давая открыть глаза — видимо ливень успел закончиться. Попытка отвернуть голову вызвала острый приступ боли и желание инстинктивно прижать руку ко лбу. Ничего не получилось. Сквозь прищуренные веки он разглядел, что его запястья прижаты друг к другу пластиковым хомутом для крепления проводов. Попробовав пошевелить ногами, понял, что и они, видимо, зафиксированы тем же способом. Превозмогая пульсирующую боль в затылке, перевернулся на бок и огляделся. Та же комната. Дверь закрыта, а у стены валяются обломки сотового телефона. Он даже не успел сказать Ларисе, где находится…
Лежать пришлось долго. Он несколько раз то ли засыпал, то ли терял сознание. Ноги онемели, и попытки сгибать их в коленях облегчения не приносили. Нестерпимо хотелось в туалет. Наконец, когда за окном уже стемнело, раздался звук отпираемого замка и на пороге появился Сулейман. Миша инстинктивно подтянул колени к груди и опустил голову, опасаясь новых побоев. Раздался металлический щелчок и араб резко наклонился к своей жертве. В его руке был зажат сапожный нож с кривым лезвием. «Горло будет резать», — обреченно подумал Миша и вжал голову в плечи. Но вместо этого Сулейман повернулся к нему спиной и, подцепив лезвием пластиковые хомуты, стягивающие Мишины ноги, перерезал их. Выпрямился, и, покахзав на дверь ножом, даже не сказал, а каркнул: «
Первым желанием было доползти до окна, разбить его и вывалиться наружу. А потом ползти в наступившей темноте подальше от этого страшного места. Но малейшее шевеление ногами, в которых начинало восстанавливаться кровообращение, вызывало ощущение тысячи иголок, впивающихся в мышцы. Свалившись на бок, Миша даже не смог снова сесть.
Снова послышался звук ключа в замке. На пороге на этот раз стояли Шакиб и Казим. Не говоря ни слова, они взяли Михаила подмышки и за ноги и понесли по коридору. Сулейман ждал на улице рядом с тачкой, на которой два дня назад увезли тело умершего в дороге беженца. Мишу усадили в алюминиевый ковш, Шакиб взялся за ручки и с натугой покатил живой (пока) груз по мощеной камнем дороге.
— Куда меня? В лес? — шепотом просил Миша, не поднимая головы.
— Нет, — тихо ответил Шакиб, — думаю, на фабрику в Польшу отправят. Скоро машина должна прийти.
«Ну, хоть голову не отрежут…»
Между тем, тачка подъехала к поленницам-стогам. Сулейман вынул одно из поленьев, повозился в отверстии и откинул дверку-люк. Шакиб помог своему пассажиру встать и довел его на подгибающихся ногах до лаза. Взявшись за края, Миша заглянул внутрь. Темно. Резкий удар в кобчик бросил его вперед, и он полетел в темноту.
* * *
Места на нарах ему не хватило. Беженцы перепилили тупым алюминиевым ножом пластиковый хомут на его руках, дали одеяло и показали место на гимнастическом мате в углу. Ноги уже начали его слушаться, и Миша решил поискать туалет. Выход из большого помещения с нарами был только один — туда и направился. Металлическая дверь легко поддалась, и он оказался в коридоре с низким потолком. Стены были из крашеного бетона с оставшимися навечно следами деревянной опалубки. На высоте человеческого роста вглубь коридора тянулись провода в оцинкованных трубах, через одинаковые промежутки над верхней трубой были привинчены лампы в проволочных кожухах. Сейчас горела только одна — в самом конце. Судя по доносившемуся запаху, туалет был там. Действительно, за еще одной дверью с заклепками стояли две половинки от жестяных бочек с приваренными ручками по бокам, накрытые фанерными щитами. Приподняв один из щитов, Миша чуть не задохнулся от запаха аммиака. Поскорее справив нужду, он прикрыл бочку и поспешил назад.
Арабы оживленно беседовали, сидя на нарах. Напряженного молчания, как в бытовке, здесь не было. Слышался смех, кто-то напевал мелодию с витиеватыми руладами. Некоторые читали, сев поближе к лампе. Женщина в платке пристроилась на металлической лесенке, которая вела наверх, в купол и пришивала пуговицу к рубашке, близоруко щурясь. Вдоль стены тянулась непонятная надпись по-немецки с восклицательным знаком на конце. Белые готические буквы на серой стене выглядели так, будто их только вчера прорисовал немецкий ефрейтор, обмакивая кисть в ведро с краской.
Миша ощупал бока — ребра, похоже, были целы. Сильно болела огромная шишка на затылке и руки, которые, видимо, приняли на себя большинство ударов. Очень хотелось пить. Возле стены стояла вода в пятилитровых бутылках и лежала пачка пластиковых стаканчиков. Напившись, он бросил стакан в большой полиэтиленовый пакет для мусора и лег на свое место. Повертелся, нашел удобное положение, чтобы не беспокоить шишку на голове и, несмотря на шум и включенный свет, почти сразу уснул.
Долго поспать не удалось. Кто-то настойчиво тряс за плечо, слышны были шаги по металлическим ступенькам. Покряхтывая, Миша поднялся на ноги. Перед ним стоял Шакиб:
— Собирайся, земляк. Машина пришла, — он незаметно сунул в Мишину руку клочок бумаги. — Это электронный адрес моего отца. Будет возможность — напиши ему, что я жив.
— Куда нас повезут, не знаешь?
— Нам этого не говорят. Рабочая сила много где нужна…
Шакиб достал из кармана листок и стал зачитывать имена. Четверо беженцев, быстро собрав свои пожитки, подошли к лестнице.