— Она ему не нравилась. У одних наших знакомых она играла на свадьбе, и Сигурд сказал, что, на его вкус, она банальна.

— Мне он такого не говорил, — заявляет она.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, насколько сильным было его неприятие, но я не хочу сидеть там и слушать песню, о которой он мне сказал, что считает ее банальной. Сигурд терпеть не мог банальщину.

— Ради бога, Сара, прекрати повторять это слово, — раздражается Маргрете, и мне чудится, что на какую-то секунду из тумана, в который окутали ее успокоительные, проглядывает она прежняя. — Мне эта песня нравится. Она напоминает мне о Сигурде.

Агент осторожно покашливает.

— Мы советовали бы выбрать произведение, которое устроило бы всех, — говорит он, и Маргрете вперяет взгляд в него.

— Речь идет о моем сыне, — говорит она. — Мне с этим жить всю свою оставшуюся жизнь. О себе ты можешь так сказать, Сара?

У меня при этом слезы наворачиваются на глаза. Маргрете всегда умела больно задеть тех, кто ей перечит, и как любая настоящая язва она знает, что обиднее всего услышать правду. Как я буду вспоминать Сигурда через десять лет или через двадцать? Какое место он займет в истории моей жизни, если ее когда-нибудь придется рассказывать? Я об этом еще не успела подумать. За неполную неделю, которая прошла с исчезновения Сигурда, я пыталась в первую очередь справиться с собственным существованием. Мысль о грядущих годах ужасает меня. Что я буду делать со всем этим временем?

Харальд, пошевелившись на стуле, говорит:

— Мама, ты ведь, наверное, и другие песни слушала с Сигурдом, когда он был маленьким.

Я краем глаза взглядываю на него — с нежностью за то, что он принял мою сторону. Ведь я уже не вполне член семьи, к тому же мы с ним так поверхностно знакомы… Теперь я вижу, что они с Сигурдом похожи. Та же несгибаемость в принципиальных вопросах. Та же манера выпячивать подбородок, когда он осмеливается перечить матери. Может быть, это у них от отца.

Маргрете, всхлипнув, отводит глаза.

— Помнится мне, мы слушали Боба Дилана, когда были маленькими, — говорит Харальд.

— И что ты тогда хочешь услышать? — спрашивает Маргрете. — «Like a Rolling Stone»?

Харальд не отвечает. Несколько секунд мы все просто ждем, а потом он говорит:

— Как там она называется, спокойная такая? О том, что все изменяется.

— «The Times They Are a-Changin’», — говорит агент.

— Да, та самая, — отвечает Харальд. — Может, эту?

Маргрете откликается не сразу. Тихонько покачивается вперед-назад. Сигурд был ее любимцем.