– Ты почему не в школе?! – строго спрашиваю я и, не удержавшись, снова искоса бросаю взгляд на полные руки с ямочками.
– Она… Там! – почему-то шепчет брат, показывая на коридор, и тянет меня за руку к нашей комнате.
– Кто – там?
– Та женщина! Я ее видел, целое утро специально сторожил на чердаке. Ленка говорит, может, это привидение, но я…
– Колька, что за глупости! – я начинаю злиться – не на Кольку, на самом-то деле, на себя! Надо раз и навсегда избавиться от этой слабости, в конце концов, мне уже почти семнадцать! Толик говорил, что в их компании есть «такие кадры, закачаешься! Чувихи – просто класс!» Подмигивал, намекая, что хотя «лучшие уже разобраны, и есть те, которые крутят динамо, но когда повезет…» Тут он облизывался, я морщился, и до конкретных сейшенов дело не доходило. Ну, лиха беда начало, – усмехаюсь я, глядя на свою обновку совсем другими глазами. Если все девушки на Толиковых сейшенах будут проводить такой же волнующий досмотр моих штанов, как Зина…
– Чужая совсем женщина! – возвращает меня в темноту коммунального коридора Колька. – Потом надевает материно пальто и уходит!
– Ладно, – я делаю шаг к нашей комнате. – Стой здесь и не высовывайся. Я разберусь.
И толкаю дверь. За столом, перед зеркалом, сидит женщина и вставляет шпильки в валик на затылке. По этому затылку я ее и узнаю, потому что лицо, отражающееся в зеркале трельяжа, густо напудренное, с черными глазами и ярким ртом, кажется мне в первые секунды совсем незнакомым. Незнакомым кажется и платье, и туфли на каблуках, и – может ли это быть? – капроновые чулки, что видны между юбкой и туфлями.
– Что ты тут делаешь, ты же должен быть в школе? – говорит женщина.
– Мама? – только и могу произнести я.
Маша
Маша в растерянности топталась в прихожей маленькой квартирки – однокомнатной хрущевки в Купчино, где последние сорок лет жил Алексей Иванович Лоскудов. Тут было чисто и, судя по тому, что Маша видела сквозь приоткрытую дверь, так же по-спартански аскетично, как на даче: тахта, тумбочка, на тумбочке – сильная лампа архитектора и стопка книг, все для вечернего чтения.
– Сегодня день рождения мамы… – сказал Лоскудов, открыв ей дверь. – Такое впечатление, что прошлое лезет из всех щелей, вот и ваше – наше – дачное происшествие из той же серии. Давайте вашу куртку, положу ее на батарею, а вас напою чаем. – Он склонил лысую голову набок: – Вы же пьете чай? Есть и кофе. Только растворимый.
– Чай, – благодарно выдохнула Маша, вынимая ноги из насквозь промокших сапог. На улице вновь шел дождь – не снег.
– Вы уверены, что это не совпадение? – Лоскудов повесил ключ на уготовленное ему место в шкафчике на стене в прихожей.
«Аккуратист, старый холостяк», – подумала Маша. А вслух сказала:
– Не уверена. Но использовать старые фотографии, чтобы разжечь костер? При этом оставив коробки на прежнем месте?
– Да, вы, очевидно, правы, – покачал головой старик. – Не знаю, чем вам и помочь. Никаких иных фотографий, Колей сделанных, у меня не осталось. После его смерти любая фотография – в газете, журнале, на выставке – напоминала мне о нем. Вот. Даже маминых фотографий, получается, у меня больше нет. Только малюсенькие, на паспорт.
– Вы можете снять копии с альбомов Тамары Зазовны.
– Томочки? Это можно. Но и вы, знаете, походите по наследникам – внукам, правнукам обитателей квартиры. Вдруг кто сохранил семейные альбомы? Коля фотографий делал много, отсылал на конкурсы в газету, раздаривал на праздники…