– А я нашла дизайнера.

– Молодец! – улыбнулась Нина. – Когда только успела?

– Не поверишь! – Ксения вкратце изложила историю романтического знакомства в больничном коридоре. Мать, продолжая щипать зефиринку, внимательно слушала.

– Боже мой, – вздохнула она, когда Ксения с гордостью поведала о мыслях Эдика о переустройстве ее жилища, упустив эпизод с поцелуем. – И, говоришь, берет недорого?

Ксения кивнула.

– Значит, чужой человек приходит к тебе в дом, ты даешь ему ключи… – Нина почти брезгливо отодвинула тарелку с растерзанной сладостью. – И тебя это не настораживает?

– Мама! – Ксения почувствовала, как горло опять перехватывает: как это матери удается такое с ней сотворить одним неловким вопросом? Вот бабушка бы никогда… Нет, нельзя сейчас вспоминать про бабушку… Она сглотнула. – Тебе не приходило в голову, что он может заинтересоваться мной, как, кхм, женщиной и поэтому… – она избегала смотреть на мать, – и поэтому, – добавила она через силу, – просит недорого?

Она наконец подняла глаза на Нину и увидела по ее лицу – нет и нет, такое ей в голову не приходило. Мать улыбнулась с наигранным лукавством, смахнула зефирные крошки с объемного бюста, встала: – Раз так, то – конечно. А как фамилия твоего Ромео, ты хоть знаешь?

– Соколовский, – сухо бросила Ксения, убирая со стола чайные чашки. – И да, у меня есть его номер телефона и адрес офиса. Он поделился со мной визиткой.

– Тогда все отлично, – мать погладила ее извиняющимся жестом по угловатому плечу. Они комично смотрелись вместе: тощий нескладный верзила и его стареющий Санчо Панса. Они плохо друг друга понимали. Но это ее мать. Другой у нее никогда не будет. Ксения неловко обняла ее здоровой рукой:

– Не волнуйся, мама. Я справлюсь с ремонтом. Я уже большая девочка.

– А что с рукой? – спросила мать, и Ксения поняла, что та имеет в виду: что с будущей профессией? Что с виолончелью, с деревянным идолом, которому отданы лучшие годы жизни? Что ни вопрос – то точное попадание в больное место. И ведь даже не старается – само выходит! Рассказать ли ей, как она просыпается по ночам в слезах, вспоминая своего страдивари, отданного обратно – пылиться в банковском сейфе? «Мы надеемся, когда вы снова возобновите вашу концертную деятельность… – сказал ей извиняющимся тоном страховщик. – Но сами понимаете, в создавшейся ситуации просто опасно держать такой инструмент дома». Или поведать, какой страх накатывает на нее при одной мысли, что больше – никогда? Никогда не притронется она внимательными пальцами к золотистому теплому дереву, к волшебным четырем струнам – ни тебе флажолета, ни тебе пиццикато…

– Поживем – увидим, – Ксюша пожала, как можно более независимо, плечами. – Ника зовет, пока не разработаю руку, в музыкальную школу. Это может быть забавно.

Мать уже открыла было рот, чтобы выдать очередной комментарий, но вместо этого лишь кивнула, с трудом застегнула на объемной груди дубленку.

Но перед самым выходом не выдержала:

– Будь осторожна, доченька.

Ксения улыбнулась в ответ, поцеловала пахнущую сладковатыми духами пухлую щеку в мелких морщинках и закрыла наконец за матерью дверь, а потом, прислонившись к ней спиной, закрыла глаза. Что-то мучило ее – то ли в словах родительницы, то ли после Машиного звонка. Что-то неясное. Шипящие звуки и шаги на лестнице, черный человек под дождем у канала и мать со своей глупой тревогой… Она прошла в комнату, открыла лежащий на кровати лэптоп и забила несколько слов в поисковике. Взяла в руки мобильный.

– Справочная.

– Я бы хотела навестить пациентку Соколовскую, первое травматологическое отделение. Она еще не выписалась?

– Как вы говорите? – на другом конце провода послышались легкие щелчки – это дама в справочном пролистывала на экране список пациентов.