Директор ипподрома Василий Павлович Гинзбург, тучный низкорослый мужчина, из крещёных евреев, очень не любил беспорядок. В его кабинете всегда царила идеальная чистота, за соблюдением которой следили целых две работницы, бесконечно протирая все едва влажными тряпками, смоченными в слабом растворе цветочной воды.
А ещё предметом гордости и постоянной заботы директора была стена, увешанная вымпелами, наградами и полочками с кубками выигранными лошадьми ипподрома на разных бегах, в том числе и сверхпрестижных Лондонских, Парижских и Берлинских, и забота о чистоте кубков и грамот под стеклом, целиком ложилась на двух молодых девиц в светло-голубых платьях, белых передничках и белых шёлковых чулочках.
Сам же Василий Павлович, предпочитал летом костюмы нежного кремового цвета мастера Розенталя, и туфли на толстой резиновой подошве, от фабрики Треугольник, обладавшие замечательным беззвучным ходом.
Когда в кабинет ворвался старший кассир Егоров, Василий Павлович как раз поправлял призовой вымпел от корпорации коннозаводчиков Франции, который отчего-то сбился набок.
— Ну, чего тебе Егоров? — Не глядя спросил директор, оглянулся на кассира и поразился в каком виде находился его подчиненный. Галстук сбит набок, рубашка выдернулась из брюк, а воротник пиджака стоял торчком, видимо от того что надели его впопыхах.
— Так это, Василий Павлович, поставили — то на Ветерка…
— Много что ли поставили?
— Так пять тыщь. — С расширенными от ужаса глазами и шёпотом ответил кассир, словно боясь, что его подслушают. — А выдача-то за него один к двадцати!
— Не мог что-ли потянуть время? — Недовольно произнёс директор.
— Так инспектор же, вот он стоял. — Жалобно заскулил кассир. — А Никанор Ипатьевич, очинно строгий. Вона Кукушкина — то выгнали! А мне никак нельзя без работы, Василий Павлович. У меня и квартира и детки, и жена вон опять на сносях и дрова не запасены…
— Да, сто тысяч выдать, это тебе не баран чихнул. — Директор ипподрома задумался, и приняв решение, кивнул. — Значит так. Как придёт за деньгами, помурыжь его. Ну там деньги пару раз пересчитай, упакуй как-нибудь, да не вздумай обсчитать или ещё чего удумать. Сгною! Понял? — Василий Павлович одним движением прихватил кассира за лацканы и тряханул так, что голова у него закачалась словно у китайского болванчика.
— Всё сделаю, — Егоров истово закивал и преданно посмотрел в глаза директору. — Раньше, чем через пятнадцать минут не уйдёт.
— Ну вот и славно. — Директор кивнул. — Иди. И приведи себя в порядок. Не старший кассир, а вахлак какой-то прости господи.
Ветерок ожидаемо пришёл первым, и с чувством глубокого удовлетворения Николай пришёл в кассу, получать выигрыш. Как ни странно, кассир был учтив и пересчитав раз пять пачку ассигнаций был даже так любезен, что упаковал денежный кирпич в плотную бумагу.
Наняв за рубль пролётку с говорливым кучером, Николай спокойно уселся на скамейку, и с отрешённым лицом качнул головой.
— Трогай любезный. В банк Меньшикова.
— Домчим в лучшем виде, господин хороший. С нашим почтением.
Крепкая лошадка резво взяла ход, и Николай откинулся на спинку в ожидании.
Ждать долго не пришлось. Стоило повозке свернуть в прикрытый деревьями тупик между домами, как справа и слева притиснулись два мужичка в чёрных пиджаках и серых косоворотках, и один из них достал револьвер, и цапнув пакет с деньгами потянул на себя.
С хрустом словно лангуста наколов на лезвие кинжала того, кто был справа, и толкнув вперёд чтобы тот упал в проход, левой рукой отвёл ствол револьвера от себя и одним движением вывернул оружие из кисти налётчика, добавив рукоятью кинжала в висок, чтобы тот не слишком шумел, и упёр ствол в спину извозчику.