За два года на крутом скалистом берегу, со всех сторон обдуваемый ветрами, вырос причудливый и мрачный дворец Снов. В нём — храм тотемного зверя, расписанный фресками из сказаний, жилище жрицы, коридоры, четырьмя путями ведущие в погребальный зал, и множество склепов для всего королевского рода. Да вот только покоиться там предстоит лишь троим — хватило бы обычного кургана — незабвенной супруге его, Мирре Благодетельнице, самому Скеру, если Великие Воды не заберут его тела, а третий склеп, вернее, первый, уже давно стоял запечатанным. Самый маленький, не больше лодки, с давным-давно истлевшим телом мертворожденной принцессы. Больше у королевской четы детей не было.

Трон Мирры поставили у алтаря, словно она пришла помолиться и принести жертвы зверю рода. Там уже ждала вторая жрица. В косматой шкуре, в витом головном уборе из тонкой овечьей кожи, с голыми руками и ногами, блестящими от масла, жрица воскурила в жаровне душистые травы. С пением обратилась к зверю рода, и дворцовые женщины повторили хором, затянули низкие ноты. Скеру отстранённо подумалось, что было бы даже красиво, если бы хоронили не Мирру. Только не её.

Жрице подали перепёлку, она бережно приняла её в ладони, ловко отрезала головёнку и бросила в огонь. Затем полила тлеющие угли кровью, бьющей из шеи, плеснула вина — и всё утонуло в густом дыму. Все в храмовом зале чего-то ждали и смотрели на короля.

— Спросите, ваше величество! — шепнул старый советник.

Скер очнулся.

— Что говорит зверь рода? — громко задал ритуальный вопрос король.

— Что королева в месте светлом, — ответила жрица.

— Что говорит зверь рода? — второй раз спросил Скер.

— Что королева в месте богатом, — прозвучало из клубов дыма.

— Что говорит зверь рода? — в третий и последний раз спросил король.

— Что королева в месте мирном, — ответила жрица.

Носилки снова подняли, трижды обнесли вокруг алтаря с жаровней, и погрузили в склеп, лицом ко входу. Вслед за нею погрузили любимую собачку и белую лошадь королевы, убитых легко и быстро, кувшины с мёдом, зерном и золотом, корзины с изюмом и жемчугом. Жрица окурила камеру благовониями и вот уже трое гвардейцев подступили с огромной плитой, подогнанной каменщиками точно по размеру входа. Большие, сильные мужчины с натугой волокли камень, жилы на их руках и шеях вздулись, тела блестели от пота.

— Дай сюда! — сказал Скер, нетерпеливо мотнув головой в сторону. За этот жест его и прозвали Либрским Быком.

Гвардейцы отступили. Он обхватил плиту огромными руками, упёрся плечом, коленом, напряг железные мускулы и толкнул. Последний взгляд вглубь склепа, тупая и бессмысленная надежда вдруг поймать её ответный взгляд, но камень наполз на проход неотвратимо, будто не сам король его толкал, а отвернувшаяся от него судьба. Неподвижное мёртвое лицо поглотила тьма, камень вплотную стал на место, гранитная стена сомкнулась.