— Я обратилась к Лили с просьбой отказаться от конкурса. Я ей объяснила, почему для меня так важно участие в нём. Но Лили, как оказалось, была эгоисткой. Она рассказала всё Бонету, и он лично в довольно грубой форме попросил меня больше не лезть в их дела.

— Это стало причиной убийства? — спросил отец. — Так и записывать: грубое обращение?

— Циничность, алчность и эгоизм, — добавила Грейс. — Среди этих двух мы выбрали убить Бонета, так мы наказали сразу двоих. Убив Лили, ничего не произошло бы, Бонет ушёл бы в запой на некоторое время, а потом всё вернулось к привычной жизни, правда мать Лили было жалко, она хорошо относилась ко мне, когда я приходила в её магазин, поэтому Лили осталась жива. А Бонет, ох, смерть Бонета означала бы крушение всех его сделок, аннулирование его счёта и дом, так и не переписанный ни на чьё имя. У бедной Лили просто не осталось бы постоянно оплачивающего её капризы человека. Она и сейчас не может прийти в себя от осознания, что единственный доход в их семье — это теперь зарплата матери.

По комнате опять пробежались странные звуки следователей, которые, пытаясь представить эту картину, в сотый раз поражались всему ужасу, творившемуся в голове у этой девчонки.

— Следующим был Генри Абердин, — вывел их из раздумий мой отец. — Девятнадцатилетний парнишка, которые бывает в городе раза два в месяц. Зачем нужно было убивать того, кто давно уже не живёт в Тенебрисе?

— Бывших жителей Тенебриса не бывает, — улыбнулась Грейс. — Но причина другая, Генри опять-таки обидел меня. Так как он хорошо общался с Самитьером, он был одним из организаторов вечеринки по случаю годовщины смерти Алекса. Признаюсь, я не хотела идти, но, чувствуя, что я обязана быть там хотя бы из-за того, что я стала виной его смерти, я решила заехать в дом Самитьеров. Знаете, я вошла в дом и поняла, что скучаю по нему. Я давно уже не любила его, я даже простила его, но в этом доме я снова ощутила грустный запах этой семьи и снова вспомнила о том, как мне нравилось проводить с ним время. Я долго сидела в его комнате, пока не вошёл Генри Абердин. Он был пьян, с сигаретой в руках и насмешливой улыбкой на лице. Он смотрел на меня и громко смеялся. Он стал напоминать мне о том, что было между нами с Алексом. Я должна отдать должное Алексу, он никому не рассказывал об этом. Использовал меня, но никому не проболтался. Оказалось, только Генри знал эту историю. Абердин буквально в лицо начал издеваться надо мной. Я уже бесилась от этого. Но, так как я стыдилась этого больше всего в своей жизни, то решила, что Генри нельзя просто так оставлять. Я оставила знак на стенах дома Самитьеров, а уже через пару дней мой дядя убил Абердина.

— Только потому, что он посмеялся? — спросил кто-то из толпы.

— Я боялась, что он расскажет кому-то ещё, но это не самое главное. Вы только представьте, мне было плохо, а он смеялся мне в лицо.

— Ты же понимаешь, что он был не в себе.

— Он тоже курил наркотики, конечно, я понимаю. Но разве это его освобождает? Он мог хотя бы попытаться быть человечным в этот момент.

— Прошло больше года, а он никому не рассказал ваш с Алексом секрет. А в момент вашей встречи он был просто невменяем.

— Но какой в этом смысл, если мне было от этого обидно, — чуть ли не выкрикнула Грейс.

— Он был не виновен, — твердили следователи.

— Но мне было обидно, — кричала Грейс, начиная реветь.

— Тихо! — ударил по столу мой отец. — Грейс, продолжай.

— Не буду, — уверенно и громко ответила она, смахивая с лица слёзы. — Я не собираюсь общаться с людьми, которые открыто осуждают меня.

— Конечно, тебя все осудят, — выкрикнул какой-то следователь. — Ты, всё-таки, убила людей.

— Я отказываюсь от своих показаний, — поднялась со стула Грейс. — Требую своего адвоката.

— Хочешь устроить перерыв? — спросил мой отец.

— Я хочу пить.