— Да, разумеется, — невозмутимо ответил капитан Особого полевого отряда. — Вы сомневаетесь в необходимости нашей службы?

— Помилуйте, нет. Как можно.

— Тогда оставьте иронию. Повторяю, пока не будет установлено, каким образом ваш ефрейтор умудрился заполучить секретную пулю, образцы которой поступили в дивизию три дня назад для полевых испытаний, он останется здесь, в расположении части.

— Так устанавливайте скорее!

— Видите, наши желания совпадают. Будьте любезны, прикажите провести меня к раненому.

— Я отведу вас, — Врач ругал себя последними словами. Вздумал похвастать осведомленностью — «живая пуля», ах, ах. Сам и наквакал голубую шинель.

Они вошли в эвакуационную палатку, по счастью, почти пустую. Лишь двое ожидали отправки — ефрейтор и другой, с опухолью средостения. Сейчас, во время затишья, госпиталь принимал охотно, и доктор пользовался случаем — грыжи, кожные болезни, контузии — с чем только ни отправлялись в город солдаты. Все же — передышка. Но радости положил конец приказ полковника — не более двух больных в сутки. Вот так, не более, и все.

— Где наш ефрейтор? — бодро спросил капитан, — Вот он, голубчик. Ничего, натура наша, русская. Поправится, даст Бог, оборет недуг. Как же, братец, тебя угораздило?

Ефрейтор, полусонный после обезболивающей блокады, непонимающе смотрел на них, но пальцы, цепко сжавшие край одеяла, выдавали его страх. Неужели припишут самострел?

— Да ведь… Шел, а она… Германец… — сумбурно начал оправдываться он.

— Ты, братец, постарайся вспомнить получше. А то нехорошо получается. Себя задерживаешь, и товарища, — капитан кивнул на лежавшего у дальней стены, — Ему и тебе поскорее нужно в госпиталь, каждый час дорог, а ты, понимаешь, германцем закрываешься.

— Ваше благородие, Христом-Богом клянусь, не виноватый я!

— Клясться грех, голубчик. Да тебя никто ни в чем и не винит. Мы ведь понимаем, рана тяжелая, вот ты и напутал. Напутал-напутал, признайся. Свои в тебя стреляли, свои. Вот и скажи, кто.

— Ваше благородие, ну откуда мне знать, кто стрелял. В спину ведь. Я… а она…

— Ты уж напрягись, голубчик. Ни с того ни с сего в спину не стреляют.

— Не могу грех на душу брать, ваше благородие. Не видел я, а наговаривать как можно.

— Похвально. В самом деле, похвально. Но ты, голубчик, что думаешь — скажешь нам, и мы того сразу в оборот? Нет, мы проверим, семь раз проверим, а потом еще семь.

— Ваше благородие… — но пальцы разжались. Не по его душу пришли.

— Я тебя понимаю, по-христиански понимаю — прости врага своего, подставь другую щеку. Но ты о других подумай, о товарищах своих. Защитить их надобно от пуль в спину. А пулей в тебя выстрелили не простой. На самых злых врагов пуля, не просто убьет, а замучит перед смертью. Тебе вот доктор наш помог, так это временно, заморозка скоро кончится. Только госпиталь спасет.

«Может быть, спасет, — подумал доктор. — Если ефрейтор везучий. Впрочем, везучие не получают подобных пуль. А насчет боли — он сделал блокаду, зная, чего можно ждать от ранения. На сутки хватит».