«Не понимаю я женщин. Люблю, не понимаю и от того люблю еще больше. Особенно одну… эх…» – думал я, сидя в ложементе командира-стрелка и бросая иногда быстрые взгляды на макушку ведущей танк Цесаревны.

Меня захомутали. Прострелили колено и повязали по рукам и ногам. Я давно ожидал этого стандартного девичьего вопроса: «Ты меня любишь?» А в этот момент мысли все мои были уже там, у транспортника. Я, можно сказать, уже вел боевые действия, вот и брякнул то, что было на душе. А затем она развернулась и, не говоря ни слова, ушла в палатку.

Через тридцать минут мне пришел срочный вызов от Сатина. В это время Ксюша давно уже вернулась, продефилировала мимо, гордо вскинув голову, прямо к танку, словно бы игнорируя мое присутствие. Залезла в люк и заперлась в нем.

Я, похлопав глазами, продолжил свои сборы, утрясая и закрепляя элементы брони. Попрыгал немного, покувыркался, проверил, не шибко ли гремит навешанный на меня металлолом. А затем, когда меня вызвал на ковер Анатолий Ефимович, попросил Нину передать упорно сбрасывающей личный вызов девушке, что я скоро вернусь, и отправился в реал.

– Кня-а-азь! – Увидев мою полупрозрачную голограмму, вице-адмирал расплылся в улыбке. – Здравствуйте, Ваше Сиятельство! Максим Денисович, отец родной! Позвольте, я вас…

«…Отец родной!» Это что еще такое? Сказать, что я был шокирован подобным обращением, да еще и со стороны этого маститого флотоводца, – значит, ничего не сказать. Вот и застыли у меня на языке слова приветствия. Впрочем, Анатолий Ефимович, кажется, был сегодня на своей волне, так что даже не заметил моего состояния.

– …вот. М-да-а! – невпопад закончил он, вставая из своего рабочего кресла. – Не будь вы сейчас бестелесным, я бы вас… я бы! Прости, Господи, меня, грешного! Когда Ксения Владимировна мне все рассказала… да я…

Вскочив, он заметался по кабинету, подбегая то к секретеру, то к сейфу, то роясь в ящиках своего стола. Я же, следя за его хаотичными перемещениями, чувствовал, как холодеет сердце. Это что ж она такое ему рассказала?