– Да что вы все стоите? – завопила Маринка.

– Владик, покажи каратэ, – подсказал Цент.

Неизвестно, чем бы все кончилось, потому что каратэ Владик показать не мог при всем желании, а Цент мог, но не собирался, но тут к нечистоплотному маньяку подбежала Анфиса и с размаху ударила его по голове взятым в машине огнетушителем. Агрессивного колхозника швырнуло на землю, Анфиса, закрепляя успех, ловко лягнула его ногой. К ней незамедлительно присоединилась Маринка, и уже через секунду две озверевшие подруги яростно обрабатывали нашедшего приключений мужика. Анфиса била огнетушителем, Маринка вооружилась палкой. Цент с Владиком стояли в сторонке и созерцали.

Экзекуция завершилась нескоро, и то благодаря Центу, который оттащил баб от их жертвы, опасаясь, как бы дело не кончилось убийством.

– Поехали, я курить хочу, – напомнил он.

Избитый гражданин зарычал, и начал вставать. Цент удивленно присвистнул. После такой порции нежностей даже крепкий человек не сразу сумел бы воздвигнуть себя на ноги, а этого будто и не били.

– Ну, сам напросился, – вздохнул рэкетир, и душевно пробил маньяку с ноги. Могучим ударом мужика отбросило к стене магазина, где он затих ровно на секунду, после чего рыкнул, хрюкнул, и опять начал вставать. Уши Цента запылали огнем стыда. Вот они и сказались, годы покоя и стабильности. В былые времена он таким ударом отправлял даже не в нокаут, а прямиком в морг, теперь же даже не смог вырубить хилого алкаша, над которым до него всласть потрудились бывшие проститутки.

– От голода, наверное, ослабел, – виновато оправдался он. – Программисты по-людски не накормили.

Тем временем субъект уже успел встать на ноги. Теперь уже оставлять все вот так было нельзя. И дело даже не в том, что подумают о нем остальные, куда хуже, что самому придется с этим жить. Цент понял, что должен исправиться любой ценой.

На этот раз бил наверняка – пяткой в грудь. Отличный удар, убойный, а Цент в свое время в совершенстве овладел им, отрабатывая технику на жадных коммерсантах. Живучего маньяка отбросило назад и буквально размазало по стене. При этом все, в том числе и Цент, прекрасно слышали зловещий хруст и душераздирающий треск. Хруст был порожден ломающимися ребрами маньяка, треск издали штаны Цента, которые не выдержали боевого приема и зверски порвались в промежности.

– Милый, ты его не убил? – забеспокоилась Анфиса, поглядывая на распластавшегося у стены сельпо незнакомца. Тот не двигался, и, кажется, даже не дышал.

– Хрен знает, – пожал плечами Цент, изучая пробоину в корпусе. Дыра была огромна, и, хуже того, штаны изволили порваться не по шву, а как попало, то есть их теперь только выбросить и остается. А ведь в прошлые выходные куплены, первый раз надеты. Если бы не моральная компенсация в виде украденного пива, Цент бы умер от горя.

– Поехали, – сказал он, внимательно глядя на Владика, дабы заметить, если вдруг на прыщавой физиономии мелькнет хотя бы намек на улыбку по поводу порванных штанов. Такое прощать нельзя. Все остальное тоже.

Цент первым направился к своему автомобилю, но дойти не успел, потому что за его спиной заверещали бабы и взвизгнул Владик. Одолеваемый недобрыми предчувствиями Цент медленно обернулся, и увидел невероятную картину: бомж вставал. Это было немыслимо. Цент на своем веку поломал людям немало костей, да и самому их ломали нещадно, так что он очень хорошо знал, после получения каких травм человек еще что-то может, а после каких нет. В глупых голливудских фильмах, которые Цент терпеть не мог, ибо загнивающий запад и вообще непатриотично, главному герою ломали руки и ноги, пронзали его тело десятком пуль, а герой, немного похромав, бежал дальше здоровенький. Жизнь была суровее. Цент знал наверняка, что человек со сломанными ребрами не сможет вот так запросто взять и подняться. А этот почему-то мог. Возникло подозрение, что это бомж-терминатор, которого бомжи будущего послали в настоящее, чтобы тот спас от бродячих собак самый вкусный мусор на помойке. Или субъект просто перебрал волшебного самогона, изготовленного по секретным рецептам травницы Агафьи, и потому не чувствует боли. Ну и было еще одно объяснение, о котором Цент даже думать не хотел, потому что было слишком унизительно. Что, если всему виной не бомжи из будущего и не настойка травницы, а просто то, что некогда крутой перец растерял за годы покоя всю свою крутость и убойность? Если так, то жить дальше незачем, потому что Цент хотел либо жить крутым перцем, либо не жить никак.

– Любимый, может, ну его? – предложила Анфиса. – Поехали домой, я тебе котлеток пожарю.

– Отвали со своими котлетами! – вдруг взорвался Цент, нависая над Анфисой гранитной скалой. – Все из-за них. Из-за котлет, блинов, пельменей, прочего домашнего уюта, будь он неладен. Во что я превратился? Два раза лоху прописал, а он даже не хромает! Это ты во всем виновата.

– В чем? – опешила Анфиса.

– Во всем! В том, что я стал такой. В том, что страна стала такой. В том, что потащила меня на дачу к этому очкарику, хотя знала, что я очкариков и манную кашу с детства ненавижу. А еще эта лохудра, подруга твоя. Она меня реально бесит. Как вижу, хочу убить.

– Маринку? – ужаснулась Анфиса.

– И Маринку тоже. Всех хочу убить. И тебя, и ее, и Владика. А ты что тут рычишь? Мало тебе? На!!!