Шалый подобрался к дому с задов, со стороны яблоневого сада. На многих яблонях уже висели спелые плоды. Тут и там крупное налитое яблоко с мягким стуком шлепалось в траву, короткую и густую, сорванное последним для него дуновением легкого ветерка, пока Шалый пробирался между стволов деревьев.
Ни звука, кроме тяжелых шлепков спелых, не держащихся уже на тонких сухих хвостиках, яблок. И это безмолвие очень Шалому не нравилось. Было в нем что-то ненатуральное.
Метрах в десяти от дома Шалый остановился и опять прислушался. И понял, что его смущало. Был еще один звук, тихий-тихий. Этакое — кррр… хуррр… кррр… хуррр…
Шалому немного времени понадобилось, чтобы разобраться, что это за звук.
Это было легчайшее поскрипывание двери, которую забыли затворить.
Этот звук и витал где-то на заднем плане, на краю слуха, пока Шалый пробирался через сад. Почти неразличимый, но достаточный, чтобы стать знаком тревоги — и беды…
Шалый почти не таясь направился к дому, уже зная, что он там увидит. Ни один толковый хозяин не оставит дверь незакрытой — если только этот хозяин жив. А вот поспешно удирающий гость о двери забудет запросто…
Конечно, элементарную осторожность Шалый соблюдал, и под окном проскользнул согнувшись, бесшумно. Но его не покидало ощущение, что он в комедии теперь играет, потому что опасность давным-давно миновала. Запах опасности развеялся бесследно. Оставался дух и запах смерти.
Вытащив нож, Шалый скользнул в дом, чуть побольше отворив болтавшуюся в сквозном ветерке дверь. В прихожей никого. Дверь в комнату распахнута, сквозняком тянет…
Шалый прокрался к самому порогу, заглянул в комнату.
На полу лежал, лицом вниз, раскинув руки, человек с кухонным ножом в спине. И вполне очевидно было, что это не Кирзач, а Степняк.
Шалому понадобилось не больше пяти минут, чтобы быстро, на ходу фотографируя глазом любую мелочь, осмотреть дом и уйти. Опять же, задами. Совсем не надо, чтобы кто-то увидел его на улице. Деревенские рано встают.
11
А Высик в это время спал и досматривал сон. И снился ему, как ни странно, Шалый, охотящийся за Кирзачом. То есть, во сне это был не совсем Шалый, иногда он превращался в самого Высика, и Высик продвигался по следу. И яблоки Высику почему-то снились. Может, яблоневым духом в открытое окно повеяло, ранняя торговка тачку на рынок прокатила, совсем рядом, или дачник-велосипедист проехал, из деревеньки километров за десять-пятнадцать, решивший встать на работу, с заездом в городскую квартиру, пораньше, но последнюю ночь все равно провести на дачке — проехал с корзиной яблок на багажнике… Что бы то ни было, но приснились Высику корзинки и ящики с румяными, большими, спелыми яблоками, которыми был заставлен весь дом, и он (или Шалый? или они вместе?) пробирался между этих корзин и ящиков, с «вальтером» в руке, и неописуемый аромат дурманил голову, и где-то при этом слышался тихий скрип — открытое окно поскрипывало, понимал Высик (глядевший глазами Шалого?) — и было ясно, что убийца ушел. Оставив труп, да… Уже не догонишь.
На том Высика и разбудил стук в дверь его комнаты: соседка стучала, позвать к телефону.
Высик, встряхнувшись, доплелся до дальнего закутка коридора, в котором стоял единственный на коммуналку телефонный аппарат (Высику предлагали поставить параллельный, прямо в комнату, но Высик отказался: любой сосед запросто может подслушать разговор, просто трубку сняв, так, что и не заметишь, а имеются такие служебные дела, о которых никому постороннему знать не следует; и, в конце-то концов, добежать до квартиры Высика от отделения милиции — пятнадцать минут максимум, и зачастую это намного быстрей, чем дозваниваться), взял трубку, услышал голос Шалого.
— Значит, командир…
— Упустил? — сразу спросил Высик.
— Откуда знаешь, командир? — поразился Шалый.
Не мог же Высик ответить, что во сне увидел. Он только хмыкнул.