Через час борьба с ленью закончилась, я встал, привел себя в порядок, спустившись в трактир, пообедал. Дёшево и вкусно, после чего на извозчике отправился к Александру Ивановичу.
«Да, всё-таки Абрам Исаакович, – ну не ассоциировался у меня портной с именем Александр Иванович, – мастер с большой буквы, – думал я, разглядывая себя в большом зеркале. – Точнее будет так – МАСТЕР. Буквы все заглавные».
Из зеркала на меня смотрел подтянутый, стройный, с широкими плечами офицер, со строгим, даже несколько угрюмым выражением лица. «Кого-то вы мне, батенька, напоминаете, – я более внимательно всмотрелся в своё теперь лицо. – Точно, вспомнил. Если молодому Гойко Митичу приклеить усы, которые я отпустил за полгода, и постричь, то получится моя копия, или я копия Виннету – сына Инчу-Чуна, или Чингачгука Большого Змея. Только такой рельефной мускулатуры нет. Поменьше мышца, поменьше». Поправив ремень плечевой портупеи, к которой уже прикрепил свою родовую шашку с офицерским темляком, я улыбнулся своему отражению, получив улыбку в ответ.
– Я смотрю, вам понравилась, ваше благородие, моя работа, – обратился ко мне портной. – Вы знаете, почти все хвалят работу Александра Ивановича Бермана. Мой прапрадед носил фамилию Хаят, то есть портной. Наша семья долго жила в Европе. Но по приезде из Германии в Россию мой отец получил паспорт на фамилию Берман. Почему? Так я вам не скажу. Отец не был похож на медведя.
Я не вслушивался в болтовню портного, который продолжал вещать о начале жизни в России, как им пришлось стать выкрестами. Думал о том, что в таком виде действительно не стыдно предстать перед императором.
– Сколько я вам должен, уважаемый? – прервал я поток красноречия портного.
– Только для вас, триста рублей, – ответил Александр Иванович и, судя по внешнему виду, приготовился торговаться.
– Замечательно, – зайдя за ширму, где я переодевался, достал из кармана деньги и, отсчитав необходимую сумму, передал их Берману. После этого с помощью портного разместил на новом мундире медали и, попросив отправить в номер гостиницы моё «старое» обмундирование, вышел на улицу. Надо обмять новый мундир.
Немногочисленные прохожие оглядывались на молодого казачьего офицера, одетого в темно-зеленый мундир со стальными чешуйчатыми эполетами, на которых золотом горели две звездочки с литерой «А», и с двумя медалями на георгиевской ленте на груди. Но больше всего вызывала удивление черная барашковая папаха с непривычным для столицы длинным мехом. Быстро устав от этого внимания, через квартал от мастерской взял извозчика и поехал в гостиницу. Погуляли, однако!
На следующий день стоял в приёмной графа Воронцова-Дашкова и ждал приема, которого не случилось, так как генерал от кавалерии вышел из своего кабинета и приказал следовать за собой. Извозчик, поезд до Гатчины, какой-то навороченный экипаж, запряжённый четвёркой лошадей, и вскоре передо мной открылась громада любимой императорской резиденции.
Я стоял по стойке смирно в одном из приёмных залов в бельэтаже Арсенального каре Гатчинского дворца. Напротив меня в трех шагах стоял император Александр III, за которым разместились императрица Мария Фёдоровна и большая группа свитских. До начала оглашения указа, который зачитывал император, князь Барятинский и цесаревич Николай, находящиеся в свите, успели ободряюще мне улыбнуться. Словно сквозь вату в ушах, заглушая бухающие удары сердца, до меня доносились слова самодержца: «Божьей милостью, Мы, Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, Нашему хорунжему Амурского конного полка Тимофею Аленину, в воздаянии отличного мужества и храбрости, оказанных вами в делах против неприятеля, утверждая определённую по удостоянию Георгиевской Кавалерской думы, генерал-губернатора Приамурья, по представленной Нами власти, награду за то, что в бою под станицей Черняева… спас ценой собственной крови государя наследника… Всемилостивейше пожаловали Мы вас в пятнадцатый день сентября тысяча восемьсот девяносто второго года Капитулу данным Кавалером Императорского Военного ордена Нашего Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени…»
Закончив оглашать указ, император подошёл ко мне и, взяв с подушечки, поданной кем-то из свитских с погонами генерал-майора Свиты Его Величества, орден, прикрепил его мне на мундир, успев шепнуть на ухо: «Спасибо тебе за сына, Тимофей».
– Служу Престолу и Отечеству! – на автомате ответил я.
Если сказать, что я находился в полном ступоре и ауте, то это ничего не сказать. Была у меня слабая надежда на орден Владимира четвёртой степени и потомственное дворянство. Были прецеденты. Но чтобы Святого Георгия! Об этом я даже и не мечтал. Для моих девятнадцати лет и происхождения – этот орден был запредельной наградой.
Между тем император уступил место графу Воронцову-Дашкову, который довёл до всех присутствующих, что мне, как потомственному дворянину волей Его Императорского Величества, выделяется пятьсот десятин кабинетных земель в районе реки Зея Амурской области. При этом в первую часть дворянской родословной книги Санкт-Петербургского губернаторства я буду внесён под фамилией Аленин-Зейский, с гербом и печатью. Не успел я отойти от такой новости, как вперёд вышла императрица и сообщила, что она дарует мне небольшое имение-мызу недалеко от Гатчины.
«Всё! Сливай воду, туши свет, – подумал я. – Отблагодарили действительно по-царски. Высоко взлетел, как бы только падать с такой высоты не пришлось. Разбиться можно».
Церемония закончилась. Царское семейство направилось на выход из зала. Я уже вздохнул с облегчением, но рано радовался. Ко мне подошёл князь Барятинский и огорошил сообщением, что его величества ждут меня на приём в узком кругу.
Пройдя за князем несколько коридоров, зашёл за Барятинским в небольшое помещение, в центре которого за столом с чайной посудой разместилось всё царское семейство с детьми, кроме Георгия, и с ними граф Воронцов-Дашков. Увидев данную картину, я снова впал в ступор. В прошлой жизни один раз довелось видеть президента Ельцина, когда он вручал мне звезду Героя России в Георгиевском зале Кремля. Но пообщаться с гарантом Конституции не удалось. На небольшом фуршете, организованном для награждённых, он не присутствовал. А здесь чаепитие с царской семьёй. «Только бы какой-нибудь косяк не упороть, – подумалось мне. – К таким церемониям и в таком кругу я точно не готов. Но будем посмотреть, так, кажется, говорят».
– Проходите, Тимофей, садитесь за стол, – усмехаясь в бороду, видя моё замешательство и указывая на свободный стул, пробасил император.